Линия красоты - Алан Холлингхерст Страница 71

— До чего же мы рады, — заговорила Дот, — что вы выбрали время нас навестить! Я ведь знаю, вы ужасно заняты. К тому же вы, кажется, скоро уезжаете?

Один из вечных вопросов Дот о Лондоне — наряду с вопросом о том, что будет, если часовому у Букингемского дворца станет нехорошо — был: «Как парламентарии справляются с такой массой работы?» Ника она много раз об этом спрашивала, а его заверения, что Джеральду работать не приходится вовсе — за него работают помощники и секретари, — отвергала как циничные и, следовательно, не соответствующие истине.

— Да, в понедельник выезжаем, — ответил Джеральд. Ник видел, что он уже предвкушает отдых в «мануаре».

— Просто не понимаю, как вы все успеваете, — продолжала Дот. — Вам же столько приходится читать! Ник говорит, глупо об этом волноваться, а я все-таки беспокоюсь… Когда же вы спите? Может быть, вообще не спите, как говорят о… ну, вы знаете, о леди?

Ник предполагал, что родители называют премьер-министра «леди», однако, услыхав это название, смутился. Но Джеральд, кажется, воспринял это как знак уважения к ней и к нему самому.

— Спит четыре часа? — переспросил он, басовито похохатывая. — Да, но наша премьер-министр — феноменальная женщина: такая энергия! А я — простой смертный и не стыжусь признаться: мне, чтобы хорошо выглядеть, нужно спать не меньше восьми часов.

— А она и так настоящая красавица, — мечтательно проговорила Дот, и Дон серьезно кивнул.

Оба желали и не решались задать главный, давно мучающий их вопрос: что она за человек, эта госпожа премьер-министр? Джеральд наверняка догадывался об их мучениях, однако не желал упускать из виду главную тему — себя.

— Но вы, конечно, правы, — доверительно продолжал он. — Эта работа с бумагами иногда просто с ума сводит. Мне повезло — я умею читать по диагонали. И память у меня, как у устрицы. «Телеграф» глотаю за десять минут, а «Мейл» — за пять.

— А-а, — сказала Дот и кивнула. — А как ваша дочка? — Похоже, она решила перебрать все, что заставляло ее беспокоиться о Джеральде. — Я слышала, с ней не все ладно?

— О, она в полном порядке, — небрежно ответил Джеральд, а затем, подумав и поняв, что все-таки должен проявить отцовское беспокойство, добавил: — Конечно, у нашей киски есть свои сложности, верно, Ник? Ей нелегко приходится. Но эта штука, которую она сейчас принимает, либрий — это просто чудо! Настоящее благословение божие!

— Литий, — тихо подсказал Ник.

— Правда? — переспросила Дот, переводя тревожный взгляд с одного на другого.

— Да, теперь наш котенок просто счастлив! Думаю, все худшее у нас позади.

— Хорошо, что она начала делать большой проект в Сент-Мартинз, — вставил Ник.

— Да, делает великолепные коллажи! — подтвердил Джеральд.

— А, современное искусство, — проговорил Дон, бросив на Ника мрачно-иронический взгляд.

— Ну, папа, не прикидывайся филистером! — ответил Ник, сам не понимая, чего больше в его словах — упрека или похвалы; даже французское произношение слова «филистер» не проясняло дела.

— Во всяком случае, ей это, кажется, помогает, — заключил Джеральд, извинявший художественные упражнения Кэтрин терапевтическими целями. — Кроме того, у нее появился молодой человек, очень достойный, во всех отношениях отличный парень, и мы этому очень рады. Знаете, на этом фронте у нее тоже не всегда все бывало гладко.

— О… — произнесла Дот и уставилась в чашку. Возможно, ей хотелось ответить, что Нику «на этом фронте» тоже нечем похвастаться.

— В самом деле, мы ею просто гордимся! — торжественно заключил Джеральд; однако вид у него при этом был слегка пристыженный. — И в этом году едем во Францию вместе, к большой нашей с Рэйчел радости. В первый раз за несколько лет. И Ник тоже к нам присоединится… по крайней мере, на недельку… у него много работы… — Конец фразы утонул в бокале джина с тоником.

— Вот как? — сказала Дот. — Дорогой, а нам ты не говорил!

— Ах да, — ответил Ник. — Да, я еду с Уани Уради, ну, на которого я работаю, я вам рассказывал — мы проедемся по Италии и Германии, присмотрим вещи для журнала, а на обратном пути, надеюсь, удастся на несколько дней заскочить в… в мануар.

— Для тебя, старина, это будет очень полезный опыт, — проговорил Дон.

Нику было жаль родителей (бедняги, они стараются, как могут!), и в то же время он чувствовал раздражение из-за того, что не может сказать им всей правды, что вынужден делиться с ними своим планом, полным скрытого и непроизносимого смысла. Разумеется, это не их вина — он просто не может им признаться, и от этого старается рассказывать о себе как можно меньше, а все, что рассказывает, несет неприятный привкус недоговоренности.

— Я ведь знаю, обычно Ник у вас следит за домом, когда вы в отъезде, — сказала Дот. За это она цеплялась так, словно старалась сама себя убедить, что ее сын — надежный человек, раз такие важные люди ему доверяют.

— Да, раньше старина Ник оказывался прикован к нашему дому на месяц, а иногда и больше. Но в этом году к нам переедут экономка и ее дочь и, пока нас не будет, устроят генеральную уборку. А заодно и отдохнут. — И Джеральд великодушно обвел комнату пустым бокалом.

— Вот и у меня каждое лето такой же отдых! — вздохнула Дот, которая мечтала побаловать себя номером в отеле, а вместо этого каждый сентябрь послушно отправлялась в Холкхэм, к золовке.

Дон налил Джеральду еще порцию, плеснул и себе, но совсем чуть-чуть — за Джеральдом ему было явно не угнаться.

— А что, — спросил он, — хороший малый этот Уради?

— Ах да, вы его не знаете… ну да… Абсолютно очаровательный, знаете ли, просто абсолютно. Оксфордский друг моего сына Тобиаса. Вы ведь все трое дружили тогда, верно, Ник?

— Я в то время его как следует не знал. Мы подружились позже, — ответил Ник, и ему припомнился майский бал во Флинтшире и поцелуи онемевших от кокаина губ. От этого воспоминания по спине прошла дрожь, словно другой мир призывал его к себе.

— Молодой человек в его положении просто обязан быть очаровательным, — с улыбкой проговорил Дон.

— Мне кажется, — снисходительно начал Джеральд, — семья возлагает на него большие надежды. Отец его, знаете ли, человек с характером.

— У него сеть супермаркетов, верно?

— У Бертрана? Да, он великий человек! — ответствовал Джеральд, употреблявший это слово так легко, словно надеялся, что в конце концов оно пристанет к нему самому. — Я хочу сказать, конечно, выдающийся бизнесмен. К несчастью — до вчерашнего дня я этого не знал, — старший его сын, оказывается, погиб.

— Правда?

— Да, попал под грузовик, в Бейруте, разумеется. И ребенок, и его няня — или не знаю, кто там при нем был, — оба погибли. Бертран Уради мне только вчера об этом рассказал.

Нику пришлось притвориться, что он об этом прекрасно знает, и мрачно покивать в такт родительским вздохам, в которых, впрочем, особенной скорби не чувствовалось — мало ли людей, в конце концов, погибает в этом самом Бейруте? Он даже сам пробормотал что-то вроде: «Да, это было ужасно». На самом деле он был поражен. В свете этой скорбной семейной тайны их с Уани любовный секрет казался ребяческим и глупым, а сам Уани, несущий на себе эту ношу, вдруг сделался для Ника куда прекраснее и трогательнее — теперь Ник не сомневался, что многое, очень многое готов ему простить.