Забытые письма - Лия Флеминг Страница 70

– Ну как, видишь их? – хрипло выдавила она. – Я пока нет… Ох, что же нам делать?

– Подождем… Наверное, к нам подойдут, – у Сельмы вдруг пробился твердый йоркширский говорок, она продолжала изучать колышущееся море лиц. И тут увидела высоко поднятую табличку: «Грюнвальд». – Смотри, смотри! Лайза, помаши рукой вон туда и улыбнись, за тобой приехали!

Из толпы к ним вынырнули молодой мужчина с усиками и в котелке и хорошенькая молодая женщина в шубке и матерчатой шляпке.

– Элиза, это ты? Я Сара, твоя кузина, а это мой муж, Хайнц Бергер. Добро пожаловать в Нью-Йорк! – затараторили они по-немецки и следом по-английски. – А вы, должно быть, мисс Бартли. Добро пожаловать! Идемте, нас ждет такси. Вы, наверное, устали и проголодались.

– А где дядя Корнелиус? – спросила Лайза.

– Боюсь, у него дела, он не смог приехать, зато тетя Перл написала, что они для тебя уже все приготовили! Но мы подумали, сначала вы захотите несколько дней провести здесь – все посмотреть, побродить по магазинам.

– Дивно, – расплылась Лайза. – Ну же, Селима, идем! С чего мы начнем?

В последовавшие несколько дней Сельма едва успевала перевести дух – Сара возила их по всему городу, в Центральный парк, по художественным музеям, вверх и вниз по Мэдисон-авеню и Пятой авеню поглазеть на витрины и порыться на полках в огромных универмагах. По сравнению с ними брэдфордские магазины показались ей жалкими деревенскими лавчонками. Рядом с высокими серыми башнями, нависавшими над городом – небоскребами, как их тут называли, – девочки чувствовали себя лилипутками. Господи, да как же в них окна-то моют? Ходили в кинотеатр на Таймс-сквер, смотрели картину с Лилианой Гиш в главной роли – деревенскую девушку соблазняет коварный тип. История оказалась такой душещипательной, что Сельма даже всплакнула от облегчения, когда все закончилось хорошо.

Кухарка Сары к каждому ужину сочиняла что-нибудь новенькое – макароны, хитро приготовленное мясо, каких Сельма прежде никогда не пробовала. Огненный чили, горчица, сладкие соусы, спагетти, по виду напоминающие червяков и приправленные мясным соусом, восхитительный темный лимонад – сладкий, а пузырьки так и пощипывают язык.

Они жили на улице, застроенной одинаковыми высокими коричневыми домами, к входу в них вели ступеньки прямо с мостовой – тротуара, как его называли здесь. А мусорные баки тут называют урнами. По улицам снуют люди – спешат в конторы, магазины, а женщины носят короткие юбки. Совсем другой мир, и ведь это только начало! Скоро они сядут на поезд, и он повезет их через всю страну. Всего неделя на поезде, и они приедут в другой большой город, Лайза встретится с братом ее отца и начнет новую жизнь на Западе. Ну а путешествие Сельмы тут закончится.

Ей надо будет решить, возвращаться обратно или остаться. Только что же она будет там делать совсем одна? Будущее пока было неопределенным, одно лишь ясно наверняка: это страна молодых людей, страна, в которой никому нет дела до того, кем ты был прежде или откуда ты приехал, это страна возможностей. И, конечно, в этой удивительной стране найдется место и для нее.

* * *

Гай пил не просыхая всю дорогу вдоль Восточного побережья Америки – от Бостона до Нью-Йорка и Нью-Джерси, двигаясь на юг в густом мареве виски и пива. Решил, пусть у него будет такой отпуск – от всего, что связано с войной, со смертью брата, с жизнью, оставшейся в Англии, хотя его акцент все же неизменно выдавал его корни и приковывал внимание.

Он придумал себе предлог: разыскать семью Йодеров в Пенсильвании и доставить им письмо, которое он продержал так долго. Но оказалось, Пенсильвания – это большой штат, а Йодер – распространенная фамилия.

Единственной зацепкой было упоминание Зака, что они совсем простые люди – Гай по незнанию понял его так, будто они простые деревенские жители. Но вскоре выяснилось, что речь совсем о другом – это люди, исповедующие определенное религиозное течение. Пуритане немецкого происхождения, они жили обособленно своими кварталами, отличаясь от прочих жителей города платьем, укладом, языком и вероисповеданием. Вдобавок, что еще больше запутало его, таких поселений по штату было разбросано несколько.

Шли недели, он исколесил весь штат, напрашиваясь в грузовики и повозки, запрыгивая на товарные поезда, ночевал у обочины, терпел всяческие лишения, но старательно опрашивал жителей, нет ли в их поселении «простых людей».

Когда недели сменились месяцами, одежда его совсем заскорузла, борода свалялась, а голова чесалась так нестерпимо, что даже вши от него сбежали. Все это напоминало ему жизнь в окопах – вечно голодный, продрогший, изворачиваешься и выкручиваешься, перехватываешь работенку то там, то сям, чтобы закинуть в глотку хоть что-то. Он чувствовал, что теряет силы и что ему надо подыскать постоянное пристанище, пока не наступила зима. Он пешком двигался от Нью-Джерси в глубь материка – миновал Флемингтон и приближался к реке Делавер, пересекая крытые мосты. К югу от него осталась Филадельфия, огромный город. Если ничего не получится, можно отправиться туда – отмоется, приведет себя в порядок и подпишет контракт на новый срок. Но снова отправляться в море ему не хотелось. С той жизнью покончено.

Не верилось, что он мог опуститься до такого состояния – болотный побирушка, как когда-то в Йоркшире называли они таких путешественников, – которые выклянчивают еду и выпивку на паперти у церкви и приютов для бедных вместе с другими такими же бедолагами. Казалось, будто его собственная жизнь утратила смысл. Энгус мертв, семья рассыпалась, и единственное, что еще имеет значение, – это где поесть в следующий раз и чем запить. Все его имущество едва тянуло на несколько долларов. Нет у него больше никакой цели, осталось только это смятое письмо в кармане. Если он сможет доставить его адресату, то совершит хотя бы один достойный поступок в своей конченой жизни. А потом уж попробует подумать о чем-то еще.

Он не стал отвечать ни матери, ни доктору Маку. С той жизнью покончено, все отрезано, возврата назад нет. Он ничего больше не чувствует – только тело чешется, мерзнет, и трудно дышать. От долгих пеших переходов мышцы на ногах окрепли, но от плохого питания он ослаб и чувствовал, что очередной приступ бронхита мигом прикончит его.

Как знать, возможно, и ему суждено закончить свои дни в какой-то канаве, будет валяться там холодный, окоченевший, как те мальчишки на нейтральной полосе – их белые оскалившиеся черепа и снующие по ним крысы величиной с кошку, раздобревшие на адском пиршестве Фландрии, преследовали его во сне. Пусть так, но прежде он разыщет Ицхака Йодера.

Однажды ему повезло, это было в местечке неподалеку от Квакертауна. Зацепился за название. Даже ему было известно, что квакеры – «простые люди», но и тут никто не знал семьи Йодеров. А потом какая-то женщина в очереди перед ним предложила ему попробовать спросить в городишке Бетлхем, что поблизости.

– Простые люди там живут, фермерское хозяйство ведут, много церквей у них. Может, там и найдешь тех, кого ты ищешь, – посоветовала она. – Они держатся особняком, но это хорошие люди. И благословит тебя Господь в твоих поисках, – кивнула она на прощание. Это были первые добрые слова, обращенные к нему за последние несколько недель. – Как же вышло, что благородный английский юноша так опустился? Ты совсем не похож на бродягу, я ведь слышу, – и она сунула ему в руку четверть доллара.