Имбирь и мускат - Прийя Базил Страница 70

— Я думала, Найна переедет сюда, — сказала Персини. Глупо жить одной в Манчестере. Почему ты ее не пригласишь? — Она поглядела на Сарну. — Наверстаете упущенное.

Пьяри еще крепче прижалась к Найне, а та — к ней. Она до сих пор удивлялась, что, несмотря на уговоры матери, осталась в Манчестере. Три месяца после смерти Притпала Найна прожила с Сарной. Та кормила ее жирной пищей, пытаясь хоть как-то утешить. Старания возымели обратное действие: пропитанная любовью еда не задерживалась в желудке Найны, ведь глаза и уши говорили ей, что Сарна к ней равнодушна. «Если она не может признать меня сейчас, когда мне так плохо, то никогда этого не сделает», — решила Найна и уехала обратно в Манчестер.

— А я приглашала. — Сарне до сих пор было больно об этом говорить. — Мне нужна помощница. Молодые совсем не думают о старших. Мол, у них своя жизнь. Найна хочет жить в Манчестере. Там ее работа и дом. — Сарна всплеснула руками. — Разве ее уговоришь? Наши двери всегда открыты.

Персини, конечно, на этом не успокоилась:

— Ну, у тебя теперь есть Пьяри.

— О да, — ответила Сарна, хотя переезд дочери в Лондон никак не отразился на их отношениях. Чаще видеться они не стали. Пьяри строила собственную жизнь.

— Я еще не была в твоем новом доме. Это ведь недалеко? — спросила Персини у Пьяри. Не дожидаясь ответа, она продолжала: — Странно, что вы с мальчиками перебрались в Лондон, а Дживан остался в Канаде. Разве он не против?

Пьяри не нашлась с ответом.

Гнев озарил лицо Сарны, подобно молнии.

— Конечно, нет! — отрезала она. — Пьяри здесь ради детей. Они должны получить достойное образование в Лондоне! — Она одернула чуни, который собрался у ее горла серыми складками, похожими на грозовые тучи.

Персини увидела, что соперница разъярилась не на шутку, и отступила.

Когда Персини с семейством отбыли, Пьяри и Найна начали мыть посуду. Сарна, беснуясь и вопя, что «больше эту камини на порог не пустит», ушла отдыхать.

Найна все еще дрожала и то и дело закусывала губу, коря себя за оговорку. Она ждала, что Сарна набросится на нее, но та только честила Персини, а потом сразу легла.

— Перестань волноваться, — успокаивала ее Пьяри. — Ну, подумаешь, ошиблась! И вообще, ты сказала правду, если уж на то пошло.

— Она, наверно, в ярости. Думает, я нарочно. — Найна передала сестре мокрую тарелку.

— Слушай, давай я помою? — Пьяри показала ей оставшееся жирное пятно.

Найна положила тарелку обратно в мыльную воду. На стене за ее спиной громко тикали, показывая неправильное время, часы в форме Индии. За долгие годы их сплошь покрыл жирный налет от Сарниной стряпни. Она привезла их, когда ездила за Найной. Соперники африканских часов из гостиной должны были доказать, что Индия занимает в жизни семьи не менее важное место. Сперва они шли точно, но через несколько лет уступили личному времени Сарны и остались в прошлом: сейчас они показывали одиннадцать.

— Ми готовит так жирно, что посуду не отмоешь. — Пьяри попыталась приободрить сестру. Когда это не помогло, она снова нахмурилась. — Ну что ты, Найна! Ты же слышала, как матушка бранила Персини. Если она и злится, то только на нее.

— Может, она решила, что Персини все знает?

— Нет. Хотя… — Пьяри задумалась. — Зачем гадать? Я ее спрашивать не собираюсь, а сама она ни за что не скажет.

Она вспомнила, как года два назад Рупия заявила, что все знает о Найне — мать ей проболталась. Пьяри, конечно, сделала вид, будто страшно удивлена.

— Неужели ты ничего не слышала?! Все об этом знают, — сказала Рупия.

— Кто — все?

— Ну… вообще все.

О Найне знали братья Карама, их жены и большинство сикхов в гурудваре. Пьяри не поверила, что столько народу слышали сплетни и ни словом не обмолвились Караму. Отрицания Сарны показались ей фарсом.

— Найна тоже должна об этом знать. Странно, что она тебе не открылась, — добавила Рупия. Пьяри была немногословной в том разговоре, стараясь ничего не признавать и не отрицать.

Позже она поделилась новостями с Найной. Та нисколько не удивилась:

— Ну и что, в Индии тоже все знали. Разница только в том, что здесь никто не показывает это — кроме грубиянки Персини. Такое не скроешь. Если хоть кто-то пронюхает, то сразу же разболтает остальным.

— Вот я и не понимаю, почему все молчат? Особенно когда ми говорит, какая она самоотверженная мать.

— Ну, ты ей ничего не сказала. Раджан тоже не считает меня сестрой, хотя узнал об этом много лет назад. Если уж ее собственная плоть и кровь не желает иметь дела с правдой, то посторонние и подавно. Интересно, что известно твоему питхаджи? — спросила Майна.

— Ничего. Он ничего не знает. Это точно. Я в этом совершенно уверена. Он бы не стал молчать, особенно когда ми обвиняет его во всяких злодеяниях. Порой меня так и подмывает все рассказать отцу, чтобы он поставил ее на место.

Позже тем вечером Пьяри отправилась в гости к подруге, а Найна пошла наверх проведать Сарну. Та все еще лежала в постели и ничего не сказала о ее оплошности, зато горько жаловалась на Персини. Устные излияния отдавались в ее желудке, который шипел и бурлил, точно туда всыпали целую упаковку соды. Найна посоветовала ей пораньше лечь спать и спустилась в гостиную, чтобы отдохнуть от изматывающих причитаний матери.

— Где Сарна? — спросил Карам, оторвавшись от газеты. Он лежал на диване, скрестив ноги. Верхние пуговицы его темно-коричневой рубашки были расстегнуты, из-под нее торчали белая майка и седые волосы.

— У себя, — ответила Найна, устраиваясь в кресле, — Ей нездоровится.

— Опять что-то с животом?

Она кивнула:

— На этот раз он бурчит.

— Ох уж эта Персини… — Карам сложил газету, снял очки и стал тереть глаза. Кожа под его пальцами сминалась темно-серыми складками. Он моргнул несколько раз, точно от этого размытые очертания перед ним прояснялись.

— Какой прогноз на завтра? — спросила Найна, чтобы о чем-нибудь поговорить.

— О-ох… — Карам засмеялся и таинственно покачал головой. — Смотря где. — Словно шаман перед вызовом дождя, он начал готовиться к ритуалу: снова надел очки, поправил воротник и зашуршал газетой. Найна улыбнулась в ожидании. Для нее он и был настоящим шаманом в доме, мудрым и невозмутимым даже в самые беспокойные дни. Разговор с Карамом всегда приносил Найне желанную перемену настроения.

— В Манчестере завтра минус один, а здесь — минус два. Странно, обычно на севере бывает холоднее, особенно в январе. У них дождь, а у нас солнечно. Не то что в Москве — минус девятнадцать! Бр-р-р. — Карам поджал плечи, словно от холода. — Где сейчас благодать, так это в Бангкоке — там двадцать восемь градусов тепла. — Он обмяк и прикрыл глаза, будто жмурясь на солнышке. — Малооблачно и влажно. В Сиднее получше: двадцать шесть и ясно.