За морем - Беатрис Уильямс Страница 7

Аккуратно поддерживая, Джулиан провел меня через площадь, затем на боковую улочку, не говоря при этом ни слова, если не считать отрывистых предостережений насчет выщербленных булыжников и бордюрных выступов. Я неуверенно брела с ним рядом, чувствуя себя будто во сне.

Или, может, это и правда какое-то видение? Разве это не похоже на сон: я иду по улице в промозглом, совершенно незнакомом, охваченном войной французском городке, безучастный дождь с шуршанием скатывается с моего плаща, а Джулиан бережно поддерживает меня за талию, приобняв правой рукой.

— Вот здесь, уже за углом, — сообщил он наконец.

Его лицо оказалось так близко, что я ощутила слабый мускусный аромат его пены для бритья. Я даже вонзила ногти себе в руку, чтобы удержаться и не прильнуть к нему, не обхватить рукой за пояс.

Довольно скоро я оказалась перед незнакомой дверью. Джулиан открыл ее, провел меня в тесную прихожую.

— Мадам! — позвал он. — Madame, s’il vous plaît! ^[12] Пойдемте со мной, — сказал он мне и пропустил в дверь слева.

Надо полагать, это и была та самая обещанная им «уединенная гостиная». Сильно сказано для подобной клетушки! Уединенной эта комната, может, и была, однако голый деревянный пол, весьма малочисленная мебель, чахлый огонь, подпитываемый углем, делали ее совершенно негостеприимной, если не сказать унылой и отталкивающей. Единственная электрическая лампочка отбрасывала в полумрак тусклый желтоватый кружок света. Снаружи, в затемненные окна, яростно барабанил непрестанный ливень.

— Позвольте ваш плащ, он насквозь промок, — молвил Джулиан и подвел меня к приземистому бордовому, видавшему виды диванчику, на котором проступали изрядные вмятины, просиженные десятками утренних визитеров.

Я послушно расстегнула плащ — и его руки тут же коснулись сзади моих, стягивая рукава. Джулиан аккуратно сложил плащ в длину, опустил на спинку дивана.

— Теперь садитесь, — велел он, — вам необходимо отдохнуть. Я только найду хозяйку, попрошу подать чай.

И он исчез в дверях.

Я опустилась на продавленный диванчик и попыталась собраться с мыслями. С того момента, как я очутилась в этом веке, минула неделя. Целая неделя, полная тревог и отчуждения, смятения души и чисто физического изнурения, сопровождавших меня на всем пути из глубины Англии в растерзанную войной Францию. Я уже достаточно вникла в новые для себя реалии, начиная с фунтов, шиллингов и пенсов и заканчивая тем, как правильно скрепить шляпку единственной длинной булавкой, дабы придать ей нужную форму. И все это мне приходилось постигать под тягостным, невыносимым гнетом тоски и скорби. Мало-помалу мой мозг сумел приноровиться к новому состоянию, к моей чуждости в этом мире, и однажды я с изумлением осознала, что окружающее оказалось… вполне обыкновенным, если не сказать заурядным. Странно: без современных мне машин, привычной одежды, без всевозможных, облегчающих жизнь приспособлений мир оставался по-прежнему знакомым. Хлеб так же пахнул хлебом, и дождь был таким же мокрым, как всегда.

И Джулиан был все тем же Джулианом. Только совсем молодым. Вот ведь оказия! Причем внешние различия были не столь ощутимы: волосы, пожалуй, на тон светлее, и более нежная кожа; может, чуточку пухлее лицо, не такое очерченное, как в более зрелые годы. Разница скорее была в выражениях лица, в манерах говорить и держаться. Естественно, ему уже тогда был свойствен начальственный дух — Джулиан, похоже, был верховодой с малолетства, и опыт командования британской пехотной ротой еще больше развил в нем это качество. Но в нынешнем его варианте оно соединялось с молодой неугомонностью, прямолинейным простодушием, пылкостью натуры и наивной юношеской неискушенностью. Ведь, если не ошибаюсь, он только отметил свой двадцать первый день рождения, и я, в свои двадцать пять, представлялась ему дамой старшего возраста.

Для меня это было весьма опасное направление мысли. С обезоруживающей внезапностью я вновь увидела, как в летних сумерках его золотистое нагое тело в страсти взметнулось надо мной… Причем видение явилось с такой абсолютной достоверностью, что под тяжестью тоски я разом поникла головой и горестно вздохнула. Но тут же, опомнившись, завертела на пальце кольцо, принуждая себя отстраниться от воспоминаний, отвлечься на сиюминутные, насущные дела.

«Никаких словечек из современного мне мира, — велела я себе. — Подбери-ка ноги. И следи за осанкой».

Тут я почувствовала, что меня вот-вот вырвет.

Я поискала глазами что-нибудь, что сошло бы за подходящую для этого емкость, и углядела на подоконнике бело-голубую вазу с небольшим сколом. Метнувшись к окну, я еле успела ее схватить.

— Бог ты мой! — раздался в дверях встревоженный голос Джулиана.

Спустя немного времени я без сил обмякла у окна. Горло немилосердно жгло от желчи, а душу — от унизительности моего вида.