Родина моя, Автозавод - Наталия Ким Страница 7

Жил-был в начале 90-х на Автозаводской некто, скажем, Арсюша. Вот взглянете – и понятно, что без уменьшительно-ласкательного суффикса такое существо ну никак именовать невозможно. Вид у него всегда был нежно-брезгливый. Руки пожимать избегал, котов и собак не гладил, в гостях протирал как бы небрежно и автоматически носовым платком рюмку. Говорил, растягивая гласные в конце слов. Должность имел почтенную – педагог-дефектолог, трудился в детском садике для детей с разными сложностями развития. Работу свою не любил, но любил, что его за нее уважают. Его застольные рассказы начинались одинаково: «…А то вот тут мне привели одного (одну) – мама-а-а, думаю, убожество-о-о…» и т. д. Мама у Арсюши имелась энергичная и беспечная, иногда задумчиво говорила что-то вроде: «Женился бы ты, сынулька, а то ведь помру, и кто тогда тебе стирать будет». Арсюша улыбался и думал, что стирать ему будет стиральная машина, романы заводил одноночные, без взаимных претензий и ответственности.

И вот одна такая ночная история от него забеременела и явилась с этим радостным известием не к нему, а к матушке, потому как она была нянечкой с Арсюшиной работы и уже прекрасно от других бледных одиноких педагогинь и физкультурницы знала про его повадки. Матушка поохала, согрела чаю, достала пачку заскорузлых белесых фиников, и они вместе стали ждать Арсюшу с работы. Он пришел, был убит известием, затем добит обещанием барышни рассказать все его коллегам в Институте коррекционной педагогики, где Арсюша к тому моменту был уже зав какой-то кафедрой. В общем, долго ли коротко ли – случилась свадьба и народился сын, и сын этот имел волчью пасть. Знакомые в связи с этим дежурно шутили про сапожников и сапоги. Арсюша сник до крайности, вяло договаривался про операцию ребенку, несмело отбрехивался от пиления матери и жены. И в один прекрасный день он пошел на работу, а домой не вернулся. Когда его женщины забили тревогу, коллеги выдали им записку, найденную на Арсюшином рабочем столе, в конверте: «Все противно. Не ищите. Мать, продай иконы, сделайте Вовке операцию, а меня увольте от этого всего».

Женщины так и поступили, мальчику сделали две последовательные операции и стали жить и выживать как умели. Арсюшу сперва проклинали, потом просто замолчали о нем, как не было.

Прошло почти пятнадцать лет. От Арсюши не было ни слуху, ни духу, ни денег. На уговоры подать на алименты и в розыск мать и жена устало вздыхали – им было неприятно одно упоминание. Мальчик же ими растился в любви и кудахтанье, учился неплохо, играл в футбол, к нему приходила домой учительница музыки. И вот как-то раз эту самую училку музыкальную, что шла к ним на урок, остановила у дома какая-то женщина. Она спросила робко: «Здравствуйте!.. Вы к таким-то?.. Скажите, как мальчик… Вова… Вы его учите? Какой он?» Училка несколько офигела, довольно резко послала странную женщину и, уже дойдя до квартиры, рассказала об этом матери Вовы. Мать удивилась, но не особенно придала этому значение. Еще через несколько дней уже Вова рассказал, что к нему возле школы пыталась подойти и заговорить какая-то странная тетка, но он от нее удрал, потому что она явно не вполне здорова. Тут маме Вовы стало совсем неприятно, и она решила встречать какое-то время сына-подростка возле школы, даже взяла больничный для этого. И через несколько дней она-таки увидела странную даму, которая крабьим шагом двигалась в сторону вышедшего после уроков Вовы. Женщина подбежала к ней с криком: «Что вам надо от моего сына?!» – и осела в снег, потому что эта дама оказалась Арсюшей. То есть это раньше был Арсюша. Теперь это была настоящая женщина, которую звали Аллой. И вот эта Алла стояла, рыдала и просила, чтобы они ей «разрешили вернуться домой».