Скромный герой - Марио Варгас Льоса Страница 7

Его начальник одним глотком выпил полбокала белого вина. А потом пожал плечами и кивнул.

— Они попытаются объявить меня недееспособным, — пояснил он саркастическим тоном, с гримасой презрения на лице. — Конечно, им придется смазать немало ладошек в шайке судей и адвокатов. Но у меня денег больше, поэтому, если они затеют тяжбу, им ее не выиграть.

Исмаэль говорил, не глядя на Ригоберто, не повышая голоса, чтобы его не могли услышать за соседними столиками. Взгляд его был обращен к морю. Но определенно, он не видел ни серфингистов, ни чаек, ни волн, набегавших на берег в клочьях белой пены, ни двойной ленты машин, мчавшихся в обе стороны по Коста-Верде. Теперь его тихий голос наполнился яростью.

— Стоит ли поднимать эту бучу? — не отступал Ригоберто. — Адвокаты, нотариусы, судьи, приставы, мерзкие журналисты, которые будут рыться в твоей частной жизни, пока их самих не затошнит. Представь себе весь этот ужас, да и деньги, которые придется выложить за твой каприз. Головную боль и косые взгляды. Так ли это нужно?

Вместо ответа Исмаэль задал неожиданный вопрос:

— Помнишь, в сентябре у меня был инфаркт?

Конечно, Ригоберто помнил. Все тогда решили, что владелец компании умирает. Удар настиг Исмаэля в машине, когда он возвращался в Лиму после обеда в Анконе ^[14]. Старик потерял сознание, Нарсисо доставил его в клинику Сан-Фелипе. Исмаэль несколько дней пролежал в реанимации с дыхательным аппаратом, так ослабел, что даже говорить не мог.

— Мы уж думали, ты этот экзамен не сдашь, ты страшно всех напугал тогда. А при чем здесь твой инфаркт?

— Именно тогда я решил жениться на Армиде. — Лицо Исмаэля сморщилось, голос наполнился горечью. Он как будто постарел в один миг. — Я был на грани смерти, это точно. Смерть была совсем рядышком, я коснулся ее, почувствовал ее запах. От слабости я не мог говорить, понимаешь? Но слышать-то я все слышал. Я расскажу тебе то, о чем не знает эта пара мерзавцев, моих сыновей. Это только для тебя, Ригоберто. Никогда никому не пересказывай, даже Лукреции. Поклянись, прошу тебя.

— Этот докторишка Гамио высказался так, что яснее некуда, — радостно и громко объявил Мики. — Братец, старик откинет копыта сегодня ночью. Массивный инфаркт. Он даже сказал — инфарктище. И минимальные шансы на восстановление.

— Говори потише, — попросил Эскобита. Вот он действительно говорил вполголоса; полумрак искажал силуэты в этой странной комнате, пропахшей лекарствами. — Да услышит тебя Бог. Ты что-нибудь сумел разузнать про завещание в конторе доктора Арнильяса? Ведь если он решил нас подставить, то он подставит. Этот говенный старик умеет дела обделывать.

— Арнильяс добычи не выпустит, потому что он и сам купленный, — сказал Мики, тоже понизив голос. — Сегодня вечером я к нему заходил, попробовал выудить хоть что-то, но ничего не получилось. Но ведь я и сам наводил справки. Даже если бы он хотел нас надрать, у него ничего не выйдет. Что отец выставил нас из компании — так это не считается: документов нет, доказательств нет. А закон есть закон, и мы — законные наследники. Вот так это и называется: законные. Ему некуда деваться, брат.

— Не все так просто. Он знает всякие лазейки. Чтобы нас надрать, он способен на все, что угодно.

— Будем надеяться, он помрет уже сегодня, — сказал Мики. — Иначе из-за этого старикана мы проведем еще одну бессонную ночь.

— Говенный старик, загнулся бы поскорее, и все в каком-то метре от меня.

— Они были счастливы оттого, что я помираю, — вспоминал Исмаэль. Он говорил неторопливо, устремив взгляд в пустоту. — И знаешь что, Ригоберто? Они спасли меня от смерти. Да, именно они, клянусь тебе! Потому что стоило мне услышать их гадкие разговорчики, как во мне проснулось невероятное желание жить. Не дать им порадоваться, не умирать! И честью клянусь, мое тело меня послушалось. Вот там, в клинике, я и принял решение. Если выкарабкаюсь, то женюсь на Армиде. Надеру их прежде, чем они соберутся надрать меня. Хотели войны? Они ее получат. И война скоро начнется, старина. Я уже вижу, как вытянутся их рожи.

Желчь, презрение и ненависть пропитали не только слова и голос Исмаэля — они были и в усмешке, исказившей его лицо, и в руках, комкавших салфетку.

— Да это могла быть галлюцинация, кошмарный сон, — пробормотал Ригоберто, сам не веря своим словам. — С той дозой наркотиков, которую в тебя тогда закачали, все это могло тебе присниться, Исмаэль. Я ведь видел тебя в клинике: ты бредил.

— Я прекрасно знал, что мои дети меня не любят, — продолжал начальник, не обратив внимания на слова управляющего компанией. — Но что они до такой степени меня ненавидят?.. Они дошли до того, что желают мне смерти, чтобы поскорее получить наследство. И конечно, сразу же промотать то, что мой отец и я строили на протяжении стольких лет, надрываясь из последних сил. Ну уж нет. Эти гиены останутся ни с чем, вот тебе мое слово.

А «гиены» — это отлично подходит к сынкам Исмаэля, подумал Ригоберто. Хороши наследнички, лучше не придумаешь. Лентяи, гуляки, мошенники — два паразита, позорящие фамилию отца и деда. Отчего они такими выросли? Не из-за нехватки родительской ласки и заботы, это уж точно. Как раз наоборот: Исмаэль и Клотильда пылинки с них сдували, они сделали все возможное и невозможное, чтобы дать детям самое лучшее образование. Они мечтали сделать из мальчиков настоящих кабальеро. Так почему же, черт побери, они превратились в двух стервецов? Ригоберто не видел ничего странного в том зловещем разговоре, который они вели у постели умирающего отца. Вдобавок они еще и тупые, даже не подумали, что Исмаэль может их услышать. Конечно, они способны и на такое, и на много чего похуже. Ригоберто это было прекрасно известно — за тридцать лет ему часто приходилось подставлять шефу свою жилетку и выслушивать жалобы на свинство этих ребяток. Сколько же натерпелись Исмаэль с Клотильдой из-за скандальных историй, в которые близнецы попадали с самой юности?

Они ходили в лучшую в Лиме школу, по всем предметам оценки были хуже некуда, для них нанимали частных учителей, летом они ездили на курсы в Соединенные Штаты или в Англию. Близнецы выучили английский язык, но говорили на безграмотном уличном испанском, проглатывали целые слоги и уснащали свою речь ужасными жаргонизмами времен их лимской юности; в жизни своей они не прочитали ни одной книги, а может, и ни одной газеты; вряд ли они смогли бы назвать хотя бы половину латиноамериканских столиц; ни тот ни другой не сдал университетских экзаменов даже за первый год. Их подвиги начались еще в подростковом возрасте: близнецы изнасиловали ту девчонку на одной сомнительной вечеринке в Пукусане ^[15]. Флоралиса Рока — вот как ее звали, имечко как будто из рыцарского романа. Она была худенькая, довольно симпатичная, с тревожными заплаканными глазами, с дрожащим от испуга тельцем. Ригоберто прекрасно ее помнил. Он вообще не забывал об этой девушке, управляющего до сих пор мучила совесть за некрасивую роль, которую ему пришлось сыграть в этой истории. Ригоберто воскресил в памяти давние события: адвокаты, врачи, полицейские протоколы, отчаянные переговоры с газетами «Ла Пренса» и «Эль Комерсио», чтобы имена близнецов не попали в колонку уголовной хроники. Сам Ригоберто был вынужден встречаться с родителями девушки, четой уже немолодых инков; чтобы их утешить и заставить молчать, им выплатили около пятидесяти тысяч долларов, целое состояние по тем временам. Ригоберто снова пережил свой разговор с Исмаэлем в первые дни после изнасилования. Его начальник обхватил голову руками, он говорил надломленным голосом, едва сдерживая рыдания: «В чем мы провинились, Ригоберто? Ну что мы с Клотильдой сделали, чтобы Господь нам послал это наказание? Как можем мы считать нашими сыновьями таких стервецов? Они даже не раскаиваются в своих мерзостях! Представь, они во всем обвиняют бедную девочку! А ведь они не только ее изнасиловали. Они ее били, издевались над ней».