Письмо - Кэтрин Хьюз Страница 7

Весна 1939 года

Билли Стирлинг всегда знал, что неотразим, потому что мать неустанно твердила ему об этом. Ни для кого не стало сюрпризом, что в двадцать один год он был постоянно окружен женским вниманием. Черные волосы, чуть длиннее обычного, были уложены назад бриллиантином, смуглое лицо всегда было чисто выбрито, а идеально ровные зубы сияли ослепительной белизной, что было удивительно, учитывая, сколько сигарет он выкуривал за день. Когда он смеялся, все его лицо освещала лучезарная улыбка, а на щеках появлялись ямочки, придавая ему вид озорного школьника. Глубокий шрам над левой бровью лишь прибавлял шарма его экзотической внешности, а история о том, как он его получил, всегда заставляла восторженных барышень сочувственно вздыхать. Он не помнил об этом случае ровным счетом ничего, но мать повторяла рассказ много раз.

Элис Стирлинг горячо любила сына и старалась оградить его от всех невзгод мира. Ее муж Генри считал, что она совершенно избаловала мальчика, и даже немного завидовал той любви и заботе, которыми она окружала сына. Когда их первенец Эдвард умер в младенчестве от чахотки, Элис была безутешна и во всем винила себя. Чего бы Генри ни говорил и ни делал, ничто не могло ее переубедить. Может, она бы и поверила ему, если бы сам Генри был уверенней. Но как он мог быть уверен? Когда он вернулся с фронта, его сын был уже мертв. Он даже не успел подержать его на руках.

Серые стены приюта были покрыты десятилетним слоем грязи, в водосточных трубах проросли сорняки. Черная краска на входной двери давно потеряла свой блеск, растрескалась и начала отслаиваться. Место выглядело крайне неприветливым и суровым. Элис поборола подступающее чувство тревоги и поднялась по каменным ступеням на парадное крыльцо. Смахнув со шляпы приставшую паутину, она долго провозилась с тяжелым латунным кольцом на двери, пока ей наконец удалось произвести достаточно громкий стук. Через пару минут, показавшиеся ей вечностью, массивная дверь открылась, и на пороге появилась женщина в накрахмаленной форме медсестры и оглядела Элис с ног до головы.

— Чем могу помочь?

В эту секунду Элис поняла, что совершенно не подумала о том, что же она скажет.

Медсестра скрестила руки на груди и сурово посмотрела на нее сверху вниз.

— У вас назначено?

— Боюсь, нет. Без этого нельзя?

Медсестра покачала головой и неодобрительно вздохнула, но все же распахнула дверь и впустила Элис внутрь.

— Подождите здесь. Я позову старшую сестру.

Элис смотрела, как она удаляется по коридору. Воздух пронизывал запах хлорки и переваренной капусты — от этого сочетания ее начало мутить. Во рту пересохло, а по шее начинали стекать капельки пота. Она уже пожалела, что надела шапку.

— Чем могу помочь?

Элис подскочила на месте и повернулась. У старшей сестры было доброе выразительное лицо, которое никак не вязалось с ее голосом. Элис смешалась.

— Меня зовут Элис Стирлинг. Я пришла по поводу ребенка.

— Какого ребенка? У нас тут полно детей.

— Да, конечно, — извинилась Элис. — Простите, но я не знаю его имени.

— Боюсь, вам придется быть поконкретней.

Вдалеке заплакал ребенок, и у Элис тут же сжалось горло, а к глазам подступили слезы. Она смахнула их перчаткой.

— С вами все хорошо? — спросила сестра, чуть смягчив тон.

— Не то чтобы. Понимаете, я потеряла ребенка.

— И вы думаете, он может быть здесь?

На секунду Элис смутилась.

— Нет, конечно, нет. Он умер.

Столь прямой ответ застал сестру врасплох. Она взяла Элис под руку, отвела в свой кабинет и закрыла дверь.

— А теперь расскажите мне, что все это значит?

Элис охватило непреодолимое желание выговориться.

— Мой сын, мой славный Эдвард, умер, когда ему было всего пять месяцев. Они сказали, чахотка. Я ничего не могла сделать, но я знаю, что Генри…

— Генри? — прервала сестра.

— Мой муж, — пояснила Элис. — Я знаю, он винит меня. Конечно, он говорит, что нет, но понимаете, я даже не смогла уберечь Эдварда до тех пор, пока его отец не вернется с войны. Что я за мать такая? Он никогда не видел собственного сына. Теперь мы почти не разговариваем. Он много пьет и не проявляет ко мне никаких чувств. Он думает, его горе сильнее моего, потому что я, по крайней мере, провела с Эдвардом эти пять драгоценных месяцев.