Летние девчонки - Мэри Элис Монро Страница 7

Мамма приложила руку ко лбу. Все годы смешались у нее в голове, как возраст девочек, когда те играли вместе. Калейдоскоп воспоминаний. Когда-то между ее внучками существовала особая связь. Мариетту беспокоило, что теперь они стали почти чужими. Мамма не терпела термина «сводные сестры». Они были сестрами, одной кровью. Эти девочки были ее единственными кровными родственниками.

Исполнившись решимости, Мариетта повернулась к бархатным мешочкам. Один за другим разложила она жемчужные ожерелья по бледно-розовому льняному покрывалу. Три ожерелья сияли в дневном свете, бьющем из больших окон. Пристально разглядывая сияющие жемчужины, она невольно поднесла руку к шее. Когда-то каждое из ожерелий подчеркивало ее стройность и длину – в те времена шея была гордостью Мариетты, а не вызывала смущение, как теперь. Каждое ожерелье – из натурального жемчуга высокого качества. Не то что современные пресноводные жемчужинки, скорее аксессуары, чем настоящие драгоценности. Во времена ее молодости жемчуг был редкостью, одним из самых дорогих женских украшений.

Существовала традиция дарить молодым девушкам скромное классическое жемчужное колье на шестнадцатый день рождения или первый выход в свет. Мариетта подняла первое ожерелье. Жемчужное колье из трех ниток, с эффектной застежкой, украшенной рубином и бриллиантом. Родители подарили его Мариетте перед балом дебютанток святой Цецилии. Ее отец любил экстравагантность, а это был, несомненно, экстравагантный выбор – среди принцесс в белых платьях с простыми нитками жемчуга на шее Мариетта чувствовала себя королевой.

Она рассмотрела жемчужины на своей ладони, раздумывая, кому отдать ожерелье.

– Это для Харпер, – объявила она.

– Тихони, – прокомментировала Люсиль.

– Не такая уж она и тихая, просто сдержанная, – возразила Мариетта. – Думаю, это английская кровь.

– По мне, так разницы нет, – заявила Люсиль. – Она была как мышка, правда? Вечно сидела, уткнувшись в книгу. И легко пугалась. Но боже, до чего она была прелестна! – Люсиль задумчиво поджала губы, а потом покачала головой. – По-моему, для такой хрупкой особы, как она, это ожерелье слишком броское.

– В этом-то весь смысл. Оно ее оттенит. И будет ей вполне под стать, – добавила она, вспомнив гордую осанку Харпер. – Понимаешь, Харпер ближе всего к тому возрасту, в котором была я, когда получила эти жемчуга. И я думаю, они подойдут к ее кремовой коже.

– Кремовой? – Грудь Люсиль затряслась от тихого смеха. – Харпер – самая белая девочка, что я видела.

Мариетта улыбнулась – в этом была доля правды. Кожа Харпер никогда не загорала на солнце, только сгорала – и не важно, сколько она наносила лосьона.

– У нее светлая английская кожа, как у матери, Джорджины Джеймс, – сказала Мариетта, фыркнув от неприязни при воспоминании о хорошо одетой женщине, которая при последнем разговоре обошлась с ней крайне пренебрежительно. – Могу поклясться, она накладывает макияж лопатой. Да она похожа на труп! И еще говорит о своей королевской крови, – усмехнулась Мариетта. – В этих жилах нет ни капли голубой крови. Красной, похоже, тоже немного. Но у милой Харпер такой проникновенный взгляд, правда? Цвет глаз она унаследовала от Мьюров…

Люсиль закатила глаза.

Мариетта взяла жемчуг в ладонь и задумалась о молодой женщине, которая жила в Нью-Йорк Сити и держала дистанцию.

– Это Джорджина настроила Харпер против нас, – объявила она, распаляясь. – Эта женщина никогда не любила моего сына. Она использовала его привлекательность и хорошее происхождение. – Мариетта наклонилась к уху Люсиль и прошептала: – Он был для нее лишь донором спермы.

Люсиль цокнула языком и вздохнула, сделав шаг назад.

– Ну вот, опять. Не можете без этого.

– Она развелась с ним, как только забеременела!

– Нельзя винить в этом ребенка.

– Я и не виню Харпер, – обиделась Мариетта. – Я не люблю ее мать – высокомерную английскую дамочку, которая считает южан шайкой неотесанных деревенщин. – Она пренебрежительно махнула рукой. – Мы обе знаем, что Паркер был не подарок, упокой Господь его душу. Но не позволять ему видеться с ребенком было бессердечно. А в то время он был уже так подавлен…

– Подавлен? – переспросила Люсиль. – Так вы называете постоянное пьянство?

Мариетта подавила желание сказать Люсиль колкость в защиту сына – ведь Люсиль ездила вместе с ней в Нью-Йорк, чтобы положить Паркера в первый из нескольких реабилитационных центров. Печальная правда заключалась в том, что Паркер со всем своим остроумием и очарованием был отчаянным алкоголиком. В конце концов, это его и добило.

Мариетте не хотелось об этом думать. Она решительно убрала украшение в бархатный мешочек и перешла к следующему ожерелью.

Тридцать шесть дюймов отборных сияющих розовых жемчужин стекли с ее пальцев, когда она достала их из мешочка. Мариетта коротко вздохнула. Она надевала это роскошное парадное ожерелье на свадьбу, и потом – в торжественных случаях, когда жемчужины лежали на ее груди, чтобы дополнить бесчисленные великолепные длинные платья.

– Это для Доры, – сказала она.

– Властной, – заметила Люсиль.

Губы Мариетты вздрогнули – Люсиль умудрялась приложить каждую из девочек.

– Не властной, а скорее упрямой, – поправила Мариетта.

Дора следовала традиционному для девушек юга курсу. Она вышла замуж за Кэлхуна Таппера, человека ее круга, сразу после того, как закончила колледж. Дора с головой окунулась в роль супруги, поддерживая мужа в банковской карьере, принимая активное участие в жизни общины и церкви, а позднее – своего сына. Как и Мариетта, она с трудом забеременела и, опять же как Мариетта, в конце концов смогла родить сына.

– Эта длина будет ее стройнить, – сказала Мариетта.

– Дора – крупная девочка. Такая длина ей вполне подойдет.

– Она не крупная, – заступилась за внучку Мариетта. – Просто не думает о фигуре.

– Я не хотела сказать ничего плохого. Мне нравится, когда у женщины есть формы. Терпеть не могу костлявых худышек.

Пухлая фигура Доры волновала Мариетту куда меньше ее несчастий. Ей тяжело жилось не столько от лишнего веса, сколько от лишних проблем. Мариетта опустила длинное ожерелье в отдельный бархатный мешочек и взяла в руки последнее украшение.

Нитка крупных черных жемчужин из южного моря. Великолепные неправильные жемчужины разных цветов – от бледно-серебряного до черного – переливались разными оттенками. Мариетта подумала о Карсон, ее темных волосах, коже, обретающей летом бронзовый оттенок от долгих часов, проведенных в океане. Она очень любит путешествовать и обязательно оценит такое экзотическое украшение.

– А это для Карсон, – наконец объявила она.

– Независимой, – добавила Люсиль.

– Да, – мягко согласилась Мариетта. В глубине души она признавала, что Карсон была ее любимой внучкой. Возможно, потому, что Мариетта провела с осиротевшей девочкой больше всего времени – Карсон приезжала к ней надолго, когда отец бесцеремонно бросал ее, отправляясь в очередной загул. А еще Карсон была больше всех похожа на Мариетту, страстно любила жизнь и не боялась испытаний, быстро принимала решения и была высокой красоткой с богатым любовным прошлым.