Слова, которые мы не сказали - Лори Спилман Страница 7

Выкладываю шар пышного теста на присыпанную мукой доску и начинаю месить. Я мну его руками, растягиваю, наблюдая, как оно податливо меняет форму. На полке у меня над головой, прямо над «островом» лежит, поблескивая боками, миксер для теста «Бош», три года назад подаренный мне отцом на Рождество. У меня тогда не хватило духа сказать ему, что в вопросе хлебопечения я придаю много значения эмоциональной составляющей, поэтому предпочитаю месить тесто руками, как делали уже четыре тысячи лет назад древние египтяне, которые первыми стали использовать закваску. Интересно, для египтянок той эпохи это было лишь ежедневной обязанностью или они, как и я, находили в этом процессе успокоение? Я расслабляюсь, наблюдая, как проходят у меня на глазах едва заметные химические процессы, как, смешиваясь, мука и вода превращаются в эластичное, шелковистое на ощупь тесто.

Моя мама говорила, что этимология происхождения слова «леди» такова, что, по сути, оно означает женщина-тестомес. Как и для меня, выпечка была ее страстью. Но у кого она этому научилась? Я никогда не видела ее с книгой, мама даже не закончила школу.

Убираю тыльной стороной ладони прядь волос со лба. Дороти велела мне помириться с матерью. Мы говорили об этом три дня назад, а я постоянно думаю о ее словах. Неужели мама действительно не раз пыталась со мной связаться?

Есть лишь один человек, который может знать точно. Не раздумывая, наспех мою руки и беру телефон. Сейчас час по тихоокеанскому времени. Слушаю гудки и представляю, как Джулия сидит на веранде, читает очередной любовный роман или, может, красит ногти.

– Анна-банана! Как ты?

Восторг в ее голосе вызывает чувство вины. В первый месяц после смерти отца я звонила Джулии ежедневно, но вскоре это случалось уже раз в неделю, а потом и раз в месяц. Последний раз я разговаривала с ней на Рождество.

После подробного отчета о том, как обстоят дела на работе и в личной жизни, я произношу:

– В общем, все отлично. А как ты?

– Салон посылает меня на обучение в Вегас. Наращивание волос, парики и всякое такое. Курс рассчитан на три дня. Ты тоже могла бы попробовать. Это очень удобно.

– Могла бы, – отвечаю я, прежде чем перейти к главному. – Джулия, мне нужно задать тебе один вопрос.

– Знаю. Квартира. Надо выставить ее на продажу.

– Нет. Я же говорила, что хочу оставить ее тебе. На следующей неделе позвоню миссис Сайболд и узнаю, почему так долго оформляют передачу права собственности.

Слышу в трубке протяжный вздох.

– Ты золото, Анна.

Папа стал встречаться с Джулией в тот год, когда я окончила колледж. Он рано ушел на пенсию и решил, что, раз я поступаю в Южно-Калифорнийский университет, он может переехать в Лос-Анджелес. Они с Джулией познакомились в тренажерном зале. Тогда ей было тридцать пять, на десять лет моложе отца. Я неожиданно испытала симпатию к этой добродушной, симпатичной женщине, питающей слабость к красной помаде и всему, что связано с Элвисом. Как-то она призналась мне, что всегда очень хотела иметь детей, но решила выбрать моего отца, потому что он вечный ребенок. Жаль, что через семнадцать лет с ней рядом нет ни детей, ни ее большого ребенка. Мне кажется, что папина квартира станет небольшим вознаграждением за все ее жертвы.

– Джулия, одна моя подруга сказала мне то, что никак не выходит у меня из головы.

– Что же это?

– Она… – кладу руку на заколку, скрепляющую мои волосы. – Она говорит, что моя мама много раз пыталась со мной связаться, что она написала мне письмо или несколько писем. Я не знаю, что и думать. – Я замолкаю, испугавшись, что мои слова могут прозвучать как обвинение. – Она полагает, папа обо всем знал.

– Мне ничего об этом не известно. Я уже вынесла гору мешков. Этот мужчина ничего не желал выбрасывать. – Она тихо смеется, и у меня сжимается сердце. Мне надо было заняться этим самой, а я, как и отец, свалила все самое неприятное на Джулию.

– И ты не находила никаких писем от моей матери?

– Я знаю, у нее был наш адрес в Лос-Анджелесе. Иногда она посылала ему какие-то бумаги, связанные с налогами, и еще что-то, но прости, Анна, для тебя она не присылала ничего.

Я киваю, не в силах произнести ни слова. Только теперь я понимаю, как отчаянно надеялась услышать другой ответ.

– Отец очень тебя любил, Анна. У него была лишь одна слабость – любовь к тебе.

Я отлично знаю, что папа меня любил. Но почему же мне этого мало?

К предстоящему вечеру я готовлюсь особенно тщательно. После ванны с моим любимым маслом Джо Малоне я надеваю персикового цвета кружевное белье, встаю перед зеркалом и начинаю выпрямлять волосы «утюжком». Обычно они красиво лежат волнами, но Майкл любит, когда они прямые. Подкрашиваю ресницы, завершаю макияж и бросаю косметичку в сумку. Осторожно, чтобы не помять, я надеваю платье цвета меди, облегающее фигуру, которое непременно понравится Майклу. В последнюю минуту беру подаренный отцом кулон с сапфиром и бриллиантами. Камни матери смотрят на меня, подмигивая, словно до сих пор не могут привыкнуть к новой оправе.

Все эти годы кулон пролежал в шкатулке, я ни разу не испытала желания и потребности его надеть. Отмахиваюсь от накатившей тоски, застегиваю замочек и смотрю на результат в зеркале. Господи, прости меня, но мой отец поступил необдуманно. Его подарок стал не приятным воспоминанием о дне вступления во взрослую жизнь, а символом разрушения и утраты. А папа об этом даже не догадывался.

В 6:37 порог моей квартиры переступает Майкл. Я не видела его уже неделю и невольно отмечаю, что ему не мешало бы зайти в парикмахерскую. В отличие от моей идеальной прически его белокурые волнистые волосы растрепаны, что придает ему юношеский вид мальчишки, работающего на пляже. Я всегда говорила Майклу, что он больше похож на модель для Ральфа Лорена, чем на мэра. Его васильковые глаза и стройная фигура гарантировали бы ему успех в лучших журналах страны.

– Привет, красавица, – говорит он.

Даже не потрудившись снять плащ, он заключает меня в объятия и начинает расстегивать платье, подталкивая к дверям спальни. И плевать, что оно помнется.

Мы лежим и смотрим в потолок.

– Бог мой, – произносит Майкл. – Это было то, что мне сейчас необходимо.

Я перекатываюсь ближе и провожу пальцем по его квадратной челюсти.

– Я так соскучилась.

– И я, милая. – Он поворачивается и целует кончик моего пальца. – Ты восхитительна. Я уже говорил тебе об этом?

Я лежу на сгибе его руки и жду, когда он переведет дыхание и мы начнем второй раунд. Я обожаю эти моменты отдыха, когда весь мир отступает, а я слышу лишь наше прерывистое дыхание.

– Хочешь выпить? – шепчу я и поднимаю голову, когда не дожидаюсь ответа.

Глаза Майкла закрыты, через секунду до меня доносится тихое похрапывание.

Поворачиваюсь и смотрю на часы – 6:55, восемнадцать минут от поцелуя у двери до храпа.