Изгой - Сэди Джонс Страница 7

Рождество, 1947 год.

Дики Кармайкл хотел бы иметь зал с потолками двойной высоты — он видел такие в некоторых домах, — где было бы место для по-настоящему высокой елки. Но пока он довольствовался залом, который у него был; правда, на фоне панелей из темного дерева рождественская красавица действительно смотрелась великолепно. Однако такие старые дома обязательно имеют один серьезный недостаток — это всегда не совсем то, чего бы вам хотелось. Он подумывал о том, чтобы построить новый дом, где можно было бы полностью реализовать все свои пожелания. Этот дом в стиле эпохи Тюдоров был вытянутым, некоторые комнаты были проходными. Торжественная часть праздника должна была проходить в гостиной с тремя каминами и многостворчатыми окнами. На столах в двух соседних комнатах были выставлены закуски а-ля фуршет, стояли чаши с пуншем и ящики шампанского, и Клэр говорила, что все это на самом деле «не еда, а только много шума». Она наняла в помощь своей домоправительнице двух девушек из деревни, и во всех комнатах нижнего этажа были разожжены камины.

Эта вечеринка была ежегодным событием, здесь люди собирались, чтобы поговорить. Она была посвящена не столько началу нового года, сколько окончанию года старого. Так как начиналось празднество в обеденное время, здесь всегда было много детей, и это считалось приемлемым, поскольку в основном их территория ограничивалась малой гостиной и комнатой, известной как розовая гостиная, хотя на самом деле она была красной и когда-то использовалась в качестве столовой, потому что находилась ближе к кухне, чем комната, которой они пользовались для этих целей сейчас. Чтобы присматривать за детьми, нанимали нянь, но в течение дня дети частенько оказывались на свободе, уходили наверх и играли там в «сардинки» [3]или в «убийство в темноте», а няни, держа на коленях только самых маленьких, усаживались перед огнем, чтобы перекусить остатками праздничного пирога.

Когда все уже было готово, когда начищенные серебряные приборы, бокалы и бутылки были расставлены на столах во всем своем идеальном великолепии, Кит Кармайкл улеглась на живот под елкой в зале. Время от времени мимо проходили служанка, ее мама или Дики, которые что-то несли или отдавали кому-то всякие распоряжения. Ей было очень неудобно в своем платье с оборками, кожа под тугой резинкой на талии зудела, а свои волосы она просто ненавидела: они были заплетены в косу и стягивали кожу на голове. Постепенно все звуки стихли, когда слуги ушли в кухню на ранний ленч. Родители находились в библиотеке, а где была Тамсин, Кит не знала — наверное, сидит у себя в комнате и страдает из-за того, что придется быть со всеми детьми, хотя ей уже исполнилось одиннадцать. Самая интересная часть праздника начнется вечером, когда дети разойдутся по домам, где их уложат спать.

Кит перевернулась на спину и стала смотреть вверх сквозь ветви рождественской елки. Глаза ее были полуприкрыты, она представила себе, что находится в лесу и чувствует, как на лицо ее падает снег. Она представляла, что он падает очень медленно, и снежинки постепенно тают на ее щеках и веках. Рядом с ней горит небольшой, но жаркий костер, а за деревьями прячутся волки, и отблески пламени отражаются в их желтых глазах. Она слышала теперь только треск хвороста в огне и завывание ветра в вершинах сосен. Но все это было прервано внезапными звуками. Послышался плач, звон разбитого бокала и затем тяжелый удар.

Кит осталась лежать. Ее лес со снегом и волками исчез. Она услышала голоса родителей и еще какой-то резкий звук, но не вышла из своего укрытия, только еще больше отодвинулась под дерево. Ее отец бил маму, и она не хотела этого видеть.

Дики часто бил Клэр, у него это стало привычкой и настолько вошло в их семейный быт, что между ними уже даже не обсуждалось. Никто из них никогда даже не упоминал об этом, но Кит это так злило, что она плакала от ярости. Это были слезы бессилия: ей всего шесть лет, и она ничего не может изменить. Она часто воображала, как Дики предстает перед Богом и Бог говорит ему: «Я знаю, как ты обращаешься с мамой, ты очень, очень плохой человек, и я собираюсь отправить тебя в ад». Дики, конечно, приходит в ужас и начинает просить прощения, но уже слишком поздно, и ему теперь придется вечно гореть в огне. Кит представляла, как она связывает его, когда тот спит, пинает ногами и бьет кочергой, пока он не начинает плакать, но она все равно не останавливается — хочет, чтобы он понял, как несправедлив был по отношению к маме, и извинился перед ней.

На самом деле Кит знала, что все это очень глупо, потому что мама вовсе ее не любит и не была бы ей благодарна, даже если бы Кит удалось каким-то образом спасти ее, и Кит плакала из-за этого, но всегда только в своей комнате, когда ее никто не видел. Она научилась быть осторожной с людьми, и для нее было очень важно не плакать на людях. Когда плакала Тамсин, что случалось часто, она выглядела такой жалкой, с понуренной головой и текущими по щекам крупными слезами, что люди непроизвольно тянули к ней руки, чтобы успокоить. Плач Кит был сдержанным и одиноким; она не хотела, чтобы кто-нибудь при этом обнял ее, даже ее воображение не рисовало таких картин.

Она продолжала лежать под елкой, вслушиваясь, не доносятся ли новые звуки из библиотеки, но там было тихо. Она чувствовала, как сильно стучит ее сердце и как в груди разливается тепло. Она снова стала смотреть на дерево снизу, изо всех сил стараясь представить, как на нее падают снежинки, но теперь ничего не получалось. Затем она услышала, как открылась дверь библиотеки и узнала мамины шаги. Кит затаила дыхание. Клэр остановилась у подножия лестницы и посмотрела на торчащие из-под елки ноги Кит.