Документы забытой памяти - Елена Мищенко Страница 7

Небезынтересна история памятников Киева, сооруженных в наше время.

В 1965 году одновременно с конкурсом на мемориал в Бабьем Яру был объявлен конкурс на памятник Октябрьской революции. По результатам конкурса проект разрабатывали скульпторы В. Бородай, В. Зноба, И. Зноба, архитекторы А. Малиновский, Н. Скибицкий и А. Игнащенко. Перед заключительным этапом был изготовлен макет в натуральную величину из фанеры.

Установили его на площади Калинина (бывшей Думской, ныне площади Независимости). Всем желающим было предложено высказаться. Но никто не мог сказать ничего хорошего. Отзывы не отличались разнообразием: ложный пафос, надуманность, эклектика. Тем не менее В. Бородай проявил достаточную изворотливость. Он поблагодарил через центральную прессу всех, кто принял участие в обсуждении, и пообещал, что все замечания будут приняты.

Монумент открывали 22 октября 1977 г. Перед этим прибыла правительственная комиссия, в состав которой пригласили академика Евгения Ивановича Катонина – моего шефа. Он-то и поведал мне эту странную историю.

– Мне позвонил начальник строительного отдела ЦК, любезно попросил принять участие в просмотре почти законченного памятника Революции. Я согласился. За мной прислали машину и инструктора, привезли на Институтскую. После просмотра монумента меня попросили высказаться. Я сказал, что знаю Василия Захаровича как отличного скульптора, что памятник мне нравится, и, когда расчистят площадку и уберут ненужные фигуры солдата, матроса и еще там кого-то, он будет смотреться совсем хорошо. Наступила тишина. И тут один из больших начальников пробурчал: «Совсем не подготовили академика. Эти фигуры и есть часть памятника, как вы этого не понимаете?» Я пытался возразить, что они что-то путают, что это другой стиль, другой масштаб, что они выпадают из композиции. Но меня больше не слушали. «Спасибо, Евгений Иванович. Отвезите академика домой».

Один из авторов – Анатолий Игнащенко, придерживавшийся такой же точки зрения, был изгнан из бригады постфактум, а его фамилию, вырубленную у основания в списке авторов, тщательно заделывали каменотесы. Позднее этот памятник демонтировали, остался лишь фрагмент пьедестала, а в дальнейшем и его убрали.

В начале 70-х годов в Киев приехал «придворный» скульптор Е. Вучетич. После окончания мемориала в Волгограде, он обратил свой светлый взор на Киев.

Встреча с ним художественной общественности Киева проходила в Доме художника, тогда еще расположенном на площади Калинина. Он рассказал о своей идее мемориального комплекса, посвященного Отечественной войне. Это была гигантская фигура Родины-матери, высотой до 100 метров и водный каскад до самого Днепра со скульптурными группами.

– А как же лавра? – спросил его один искусствовед.

– А чтобы лавра нам не мешала, мы облицуем фигуру листовым золотом.

– А как же знаменитые архитектурные ансамбли на Днепровских склонах?

– Не переживайте. У нас будет свой ансамбль. Зато мы дадим работу с приличным вознаграждением всем киевским скульпторам.

Эта мысль произвела на скульпторов благоприятное впечатление.

… Вучетич умер, но его гигантомантская идея продолжала развиваться. Долго выбирали материал для «Родины-матери» скульпторы В. Бородай и Ф. Сагоян. Фигура имела высоту 69 метров. Ее модель в 1:10 натуральной величины не помещалась ни в одной мастерской. Ее разместили в подворье Выдубецкого монастыря. Наконец остановились на листах анноди-рованной стали, однако они начали ржаветь под аннодировкой еще до монтажа. Тогда решили применить титан, но Москва отказала в нем, поскольку это стратегический материал. После долгих консультаций остановились на листах нержавеющей стали. Скульптура из-за своих огромных размеров не поддавалась доводке. Поэтому ее лицо производит странное впечатление: в фас – оно имеет форму женского, а в профиль оно стало почему-то похожим на Пушкина. При разработке фигуры удалось учесть печальный опыт Волгоградской мадонны, у которой от гигантской нагрузки у основания руки образовалась трещина. Рука с мечом поднята вверх.

Инженерные сложности были очень велики, так как огромная фигура, кроме всего, попала в оползневую зону, и работа на стройке была напряженной. На стройплощадку явился заместитель председателя Совмина Украины Тронько, устроил разнос и спросил:

– Кто тут есть из проектантов?

– Я, – раздался робкий голос, – главный инженер Проектстальконструкции Лысенко. Но мы к подземным работам не имеем никакого отношения.

– Ах так! Вы уже не главный инженер. Вы уволены!

Говорили, что Лысенко прямо со стройки попал в Павловскую больницу.

Эта неприятность, связанная с проектированием монументов, у института была не единственной. Институт разрабатывал проект обелиска в Корсунь-Шевченковском. Обелиск в честь знаменитой битвы был сооружен, и все готовились к его открытию. И вот, накануне торжеств (слава Богу, ночью) обелиск рухнул. Началось расследование. Как раз в это время открылась выставка моего соратника, замечательного скульптора Инны Антоновны Коломиец. Банкет по этому поводу проходил в ресторане «Динамо». В этом же зале проходил банкет автодорожного института. Вечер мы закончили у меня дома с корифеями КАДИ – профессором Лифшицем и доцентом Карсницким. Лифшиц был в комиссии по аварии этого обелиска, и вот что он рассказал:

– Вызвал нас секретарь ЦК Шелест и сказал: «Найдите виновных. Мне надоели эти аварии. Пора наказывать». Мы написали решение комиссии, в котором говорилось, что виноваты частично проектировщики, частично монтажники, немного строители, хотя я знал, что вина за конструкторами. Дело в том, что директор института взял на себя обязанности главного инженера проекта и гнал вовсю. Обелиск имел необычную форму в плане (звезду). Для такой формы нет стандартных коэффициентов для ветровой нагрузки. Нужно было продуть макет в аэродинамической трубе, но времени не было. Нам не хотелось сажать в тюрьму коллегу, которого подгоняли высокопоставленные кураторы.

Неприятности случались всегда, когда стройку начинал курировать ЦК. Так, например, во время строительства киноконцертного зала «Украина», когда ЦК начало курировать этот объект, покончил с собой директор института Гипрогражданпромстрой Нарыжный. Однако не все архитекторы реагировали на жандармский произвол начальства так остро. Однажды я встретился с Евгенией Александровной Маринченко, автором киноконцертного зала «Украина» вскоре после гибели Нарыжного. Это было в магазине «Сыр» на Крещатике.

– Рад вас видеть, Евгения Александровна, в отличной форме. Надеюсь на вас не отразились репрессии высокого начальства? – спросил я.

– Ну что вы! Я сейчас вам, Саша, расскажу, как все это происходило, – она говорила так громко и с таким энтузиазмом, что вокруг нас собрались все любители сыро-молочных изделий. – Когда впервые на планерку строительства «Украины» пришел инструктор ЦК, я вместе со всеми выслушала его крики, ругань и угрозы, а после планерки подошла к нему и попросила: «Станьте, пожалуйста, молодой человек сюда». Я указала место. «Это еще зачем?» «Я вас очень прошу стать сюда». «Зачем?» «Вас просит женщина, автор этого огромного проекта. Кроме того, я намного старше вас, так что будьте настолько любезны, выполните мою просьбу». И он стал. «А теперь посмотрите на мой профиль – отсюда он хорошо виден (а надобно сказать, что профиль у нее был очень выразительный, напоминающий древнеримские монеты). Вы хорошо его разглядели? Теперь вы, надеюсь, понимаете, как со мной следует беседовать? Где влезете, там и слезете. Понятно?» Он остолбенел. «Вы меня поняли?!» Молчание. «То-то!» С тех пор он со мной предпочитал не разговаривать, а если беседовал, то в заискивающих тонах.