История моей жены. Записки капитана Штэрра - Милан Фюшт Страница 7

Вся эта гамма переживаний отражалась в ее улыбке.

— И что же? — мягко спросила она. Я взглянул на жену, и вдруг мне сделалось ужасно жаль ее. Замужняя женщина — ведь она всю жизнь мечтала обрести прочное положение, и вот теперь, когда добилась своего, ведет себя как ветреная девчонка, гоняясь за утехами, точно ребенок — за мотыльком. И на лице ее отложились тени — следы этой погони.

— Безалаберная девчонка! — Я погладил ее по голове. Убрал со лба волосы и внимательно всмотрелся в ее мордашку. Вздернутый носик придавал ей дерзкое, даже бесстыдное выражение… этакая юная мошенница в обличье святоши, которая и до двух-то считать не умеет.

Она настолько свыклась с притворством, что, даже пойманная с поличным, норовит вывернуться, точно подросток.

— Протоколы куда-то задевались, — тихо ответил я.

Надо было ее видеть! Конечно же, она не решилась тотчас дать волю радости, держала ее в узде, чтобы не выдать себя. И все же ума у нее не хватило. Сострой она хоть на полчаса постную физиономию, я все одно не поверил бы ей. Но так?.. И получаса не прошло, а она давай напевать да приплясывать. Меня — в знак своего высочайшего расположения — принялась величать дядюшкой Ду-Ду и мсье Бух-Бах. А мне до того не хотелось держать на нее зла, что я завел граммофон и пригласил ее танцевать.

Мы обращались друг с другом крайне любезно и учтиво. Я почтительно склонился перед ней, а она слегка сжала мою руку, словно бы в знак тайного уговора. Пожалуй, в тот момент она и вправду испытывала ко мне какие-то теплые чувства.

— Оказывается, у нашего друга Аннибале есть собственный автомобиль? — обронил я невзначай, будто бы мы толковали о нем не далее как вчера. И будто бы я не знал, что он — владелец автомобиля.

Она тотчас подобралась, готовая к прыжку, — ни дать ни взять маленькая хищница. Ее напряжение отчетливо ощущалось, но все же она пыталась сохранить самообладание.

— Я только что видел его у площади Этуаль, за рулем роскошного авто.

— Это какой же Аннибале? — Жена в раздумье уставилась перед собой. — Ах, Аннибале Ридольфи? — вдруг, словно вспомнив, воскликнула она и тотчас проявила нескрываемый интерес, что в данной ситуации и понятно. — Значит, вы видели Ридольфи?

— Да.

— Здесь, в Париже?

— Говорю же вам! — Я даже присочинил, будто бы мы с итальянцем раскланялись. Ложь чистой воды, но цели своей я добился: узнал, что Ридольфи действительно находится в Париже.

— Отчего же вы не остановили его? — спрашивает моя супруга и ну разливаться соловьем: уж какой он душка, этот Ридольфи, приятный да веселый, хорошо бы хоть ненадолго залучить его в нашу компанию… Словом, расхваливает его передо мной на все лады, а я не свожу с нее глаз, дивясь ее неуемной дерзости. Да уж, дерзость, граничащая с бесстыдством, была у нее, можно сказать, в крови. Мне давалось понять, что, докопайся я до правды, ее этим не запугаешь.

— Нужен он мне, кривомордый этот! — не сдержавшись, грубо выпалил я. На что она, не унимаясь, опять за свое:

— Неужели у вас нет желания повидаться с ним?

— Нет у меня такого желания! — отрезал я, вкладывая в эти слова всю силу своей неприязни. И отвел от нее взгляд.

«Будь у нее ребенок, пожалуй, она бы изменилась», — преследовала меня мысль по ночам. Но о ребенке жена моя и слышать не хотела.

Меня же сама жизнь заставила забыть об этих неприятностях, как и о прочих личных невзгодах. Пошла трудная полоса — экономический спад, кризис, что прежде всего сказалось на судоходстве. Каким-то чудом мне удалось удержаться на плаву, правда, ценой немалых усилий. Я снова работал в Леванте и иногда месяцами не виделся с женой. Помнится, однажды был случай, когда я совершил путешествие через Константинополь и провел в дороге шестьдесят часов, лишь бы побыть с ней денек. А в другой раз решился на перелет из Порт-Саида (что по тем временам было нешуточным делом), потому как меня одолевали дурные предчувствия, и я места себе не находил. (В самолете мне сделалось дурно, подобные новшества не для моего поколения.) Что уж греха таить, скучал я по ней и ничего не мог с собой поделать.

И дома в ту пору мне было хорошо. Очень хорошо. После портовой сутолоки и шума — тишина, жалюзи опущены, внешний мир оставлен за пределами квартиры, а на сердце благодать и покой. Словом, должен признать, гнездышко наше было обустроено так, чтобы мне в нем было уютно, и отчего здесь не упомянуть мою жену с благодарностью, если она того заслуживала.

Стало быть, запишем, что тот период нашей совместной жизни был благополучным. Жена моя блистала красотой, со мною же была приветлива — отметим и это. Возвращение домой означало самую большую радость, какую только можно вообразить. Стоит ли удивляться, что во время плавания я думал не о синьоре Ридольфи, а о ней, не о каких-то сомнительных связях, а о глазах жены — путеводных звездах моих в беззвездные ночи. Я тешил себя воспоминаниями, что да как было дома, когда я наведывался туда. Порой улыбался среди ночи, когда на память приходили все эти ее бесчисленные коробочки с пудрой и пуховки. Интересно наблюдать за женщиной, когда она прихорашивается: розовый корсетик зашнурован наполовину, бретелька сорочки соскользнула с плеча — сколько очарования в этой неприбранности!..

Особенно часто вспоминалась мне одна сцена. Как-то ночью жена растолкала меня: я, мол, стонал во сне, видно, что-нибудь нехорошее привиделось. Отчего бы нам не пойти поразвлечься, дома такая духотища, и ей не спится.

— Буквально нечем дышать, — говорит она, склонясь надо мною. — Оденусь шикарно — залюбуешься. — И с этими словами соскакивает с постели, вся в чем-то пенисто-воздушном.

Отправимся, говорит, ужинать в какой-нибудь дорогой ресторан.

— Не вечно же тратить деньги на других…

— Это я, что ли, трачу деньги на других?

— Я пошутила, — рассеянно бросает она, а у самой глаза горят. Что-то явно привело ее в возбуждение.

Жена распахнула гардероб, и только тут я увидел, какая пропасть там всякой всячины: меха и тончайшие шелка, бархатные розочки и кружева — все легкое, воздушное, того гляди, упорхнет. Странная выдалась ночь: кругом все спят, а нам приспичило ужинать в ресторане. Жена моя сидела перед зеркалом и красилась самым беспардонным образом, точно кокотка. Обоих нас это очень смешило, и после дурного сна у меня сделалось замечательное настроение. Оттянув веко, жена принялась густо накладывать серые и лиловые тени — чуть ли не до черноты.

— Чтобы выглядеть более страстной, — пояснила она.

На столе возле зеркала крохотные туфельки — впору разве что козочке, малюсенькие перчатки, носовой платочек, прочие причиндалы, все разбросано в беспорядке, но глаз не оторвешь. В чем тут секрет? Да-да, в чем секрет женской прельстительности?