Мера моря. Пассажи памяти - Ильма Ракуза Страница 7
Мера моря. Пассажи памяти - Ильма Ракуза читать онлайн бесплатно
Плюшевые животные были в кровати или в маленькой тележке, которую возили по парку.
Мама была шалунья. Протискивалась (до десяти лет) между прутьями ажурной чугунной решетки, что огораживала фабрику, вместо того, чтобы ходить, как положено, через ворота. Развела на Риме собственный огородик и без конца гоняла кучера. Фотографировала старой бокс-камерой, писала стихи и рисовала, и охотно ходила в темную, «алхимическую» кладовую горбатой Жужо Рот за маслом и творогом. Мама читала Жюля Верна, мама переодевалась в индейца, мама качалась на качелях до тошноты. Ее ангина была хронической, и всякий раз при расстройстве желудка ей давали касторку. Но это не мешало счастью этого детства в маленьком городке.
Веселая? Она? Я?
Пелена облаков, от земли ползет холод. И снова в путь, и снова прощание и в никуда.
Рабби Мендель жаловался: теперь по шоссе ездят и днем, и ночью, нет покоя совсем.
Пани К. прижимает меня к себе, от нее пахнет сладкой выпечкой. Борис щурится на свету, машет мне.
Семь яблок лежат в фарфоровой вазе, касаются, не мешая друг другу. Словно скатились откуда-то: все на разной высоте, но не друг на друге. Впереди – в красно-желтую крапинку, остальные – зеленовато-красный муар. Красивая ступенчатая конструкция, и все вместе, в одной чаше – натюрморт.
Ярко-оранжевы клементины в бирюзовой марокканской фруктовой вазе: их черенки с листочками устремлены вверх, маленькие резцы.
Вглядывание превращает увиденное в картину. Она медленно входит внутрь, с цветом и формой, оставляя покой.
Снаружи природа, в инее: деревья, кусты, ветви, каждая сосновая иголка в белой глазури, сверкает. Все высвобождается, как оно есть. Густое – густое вдвойне, нежное – вдвое нежнее. Лишь изредка что-то сыпется с веток. Морось кристаллов.
Этот день сегодня. Заяц в подлеске. Самка дрозда осторожна, смотрит с опаской. Freezing cold. Штрихую мысли, чтобы согреться.
Душа Иванова дрожит от страха перед завтрашним днем, потому что от сегодняшнего его тошнит. Он не видит деревьев, есть только дилемма: он не любит больше свою жену-еврейку, а на другую не решается. Чехов решил за него, быстрой, самонаводящейся пулей. Темный лес без дорог – это Иванов. И тот, кто мечется в собственном лесу как умалишенный. Вперед, назад, по кругу. И птичий крик его не очарует. Это как соблазн заблудиться. И когда приходит осознание, что это случилось, случилось неопровержимо, он попался, раздается выстрел. Довольно.
Снова толстый дрозд, хохлится в кустах. А юркие малиновки скачут по березовым веткам. Солнце прорывается сквозь туман, стало яснее.
Холод глотает звуки. Или они прячутся как звери. Молчат изгороди. Молчат яблоки в вазе.
Рихард говорит: это чемоданная патология. Не могу больше выносить вида чемоданов. Рихард все кочует и кочует и не знает, как остановить эту карусель. И когда он на меня смотрит, у меня в голове начинает крутиться мой собственный фильм с чемоданами.
Вообще-то, мы всегда жили на чемоданах. Чемоданы лежали под кроватями, на шкафу, в узкой прихожей. Чемоданы. Матерчатые, из темно-коричневого картона, из потертой свиной кожи, с ремнями, чтобы утягивать, ведь они были пухлые, тяжелые, им предстояло выдержать много. Если мама склоняется над глубоким чемоданным зевом, значит, время пришло. С каждой вещью, которую она опускает внутрь, машинально расправляя, настоящее соскальзывает в неуловимое Куда-то, и Здесь больше не здесь. Я стою рядом как будто рядом с собой. Странность в том, насколько быстро все вокруг чемодана развеществляется: кровать, на которой он лежит, стены, комната, которая мне еще так близка. Едва только чемодан начинает поглощать вещи, как между временами создается воображаемое пространство, в котором я беспомощно и потерянно топчусь. Меланхолия отстраненности касается буквально всего. Мы еще не уехали, но уже не здесь, и чем дольше длятся сборы, тем мучительнее это для меня.
Меня никогда не спрашивали. Решение об отъезде всегда принимали другие. Родители, обстоятельства. Ты едешь с нами. Я еду с ними. В Неизвестное. В очередное временное пристанище. И так все детство.
Опрометчивым отъезд никогда не был. Никакого бегства, когда теряешь туфельку. Мы не бежали, мы собирали чемоданы. Все имущество в чемоданах, так это было. Но багаж нетяжелый. Фургон с грузчиками не нужен. Все неподъемное оставалось. Мы жили по большей части среди чужой мебели, которую, едва я к ней привыкала, мы вновь оставляли. И снова я заглядывала в зев чемодана. Его преданность была бесспорна.
Слово «плед». Слово «меховая варежка». Мягкие, пушистые, согревающие вещи. Почти невесомые. Потому что нести чемоданы было чистым мучением. Все, что не на колесах, становилось тяжким грузом, пусть даже в нем собрано все имущество.
Не могу больше выносить вида чемоданов. Говорит Рихард.
Кому ты это говоришь.
Человек перестает понимать, кто он и откуда.
Разве место так важно?
Я думаю, да.
Когда я в 1972 году была у Бродского в его полутора комнатах, мой взгляд сразу упал на огромный шкаф, на нем сверху лежал громадный черный чемодан и крошечный американский флаг. Через несколько месяцев Бродского выслали.
Чемодан – это знак. И только потом предмет обихода.
Стигма кочевников?
Прекрати. Терпеть не могу это слово.
Оно у всех на устах. В конце концов, мы живем в эпоху миграций. Или, если хотите, в эпоху мобильности и путешествий.
Только никаких вокзалов, никаких аэропортов. Я тут же впадаю в бешенство.
Но ведь чемоданы могут и предвещать радость, не так ли?
Радость экспедиции? Новой встречи?
Вроде того.
Мое любопытство обойдется без чемоданов. И чем быстрее я спрячусь в летнем шведском лесу, тем лучше.
Я думала, тебе не хватает света.
Ну да.
Надо бы расспросить тебя о твоих предках.
Оставь.
Мои рассеяны почти по всей Восточной Европе.
И ты хочешь пройти путями всех родственников, как будто тебе своих путей мало?
Думаю, да.
Моя карта Центральной Европы вся разодрана многолетними командировками.
Отсюда и чемоданный синдром?
С возрастом я все чаще спрашиваю себя, кто я.
Чемоданы, даже сплошь усеянные яркими наклейками, не дают на это ответа.
Чемоданы причиняют боль.
Я одолжу тебе свою сумку. Сумка есть сумка.
А если я с ней исчезну?
В леса?
Не знаю. Чтобы стать легче.
Go ahead.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments