Убитых ноль. Муж и жена - Режис де Са Морейра Страница 7

— А может, ты и прав, спать в гамаке куда прикольнее!

— Ты думаешь? Я просто сейчас плохо соображаю, что прикольно, а что нет. Точнее, мне кажется прикольным все… или ничего, без разницы.

— Если хочешь, я могу составить для тебя список того, что прикольно и что не прикольно… Чтобы все расставить по местам.

— Неплохая идея.

Андрес встал, открыл окно, высунулся наружу и закурил. На то он и старший брат, чтобы составить этот список. Он сосредоточился и приступил:

Убитых ноль… Итак… В графе «прикольно»: утки в пруду возле нашего дома… утки в принципе… рисунки Джеймса… сам Джеймс. Дети, которые шлепают по лужам… люди, которые налетают друг на друга на улице… пикники… Франсуаза… мордашка Франсуазы, когда она играет в пинг-понг с Кларой… мордашка самой Клары. Пол Ньюман в «Адском небоскребе», когда он говорит: «После приема приглашаю тебя…

— …посмотреть, как сгорит мой смокинг!».

— Точно!.. Все без исключения обезьяны; немецкий язык, строители мостов, любой ребенок, который ест яйцо всмятку; книги Джона Стейнбека; девушки, когда они засыпают и бормочут что попало; мамины представления о правилах дорожного движения; утреннее похмелье; заниматься любовью в кино, подражать голосам животных, спрашивать у людей, за кого они себя принимают; «Бич Бойз», когда Джеймс под них отплясывает, переселение душ… ты в гамаке с матрасом на полу, белые медведи… в общем, хоть отбавляй!

— Точно, точно!

— Так, теперь… В графе «неприкольно»: все…

— Это уже не интересно.

— Ты уверен?

— Да. Что в этой графе, я и сам знаю.

Андрес выбросил сигарету в окно. «Конечно, знаешь», — подумал он.

— В любом случае, эта графа получилась бы очень длинной, — сказал Андрес.

— Да… ну что ж, теперь можешь идти спать.

— А ты что будешь делать?

— Не знаю… я бы выпил чего-нибудь.

— Понятно, — ответил Андрес, — будешь потягивать виски под депрессивную музыку.

— Почему бы и нет?

— Так ты ничего не добьешься.

— Я ничего и не добиваюсь.

— Ты достал, Джозеф… Сам себя мучаешь и упиваешься собственными страданиями.

— Конечно, упиваюсь! Тебе повезло: ты-то своей депрессией уже переболел… Отмучился… А вспомни, каково оно: полная безысходность и страдание без смысла и без конца… И теперь последнее утешение у меня отнимаешь — упиваться болью… Это же невыносимо!.. Так ведь и удавиться можно… А тебе не приходило в голову, что на самоубийство человек идет как раз тогда, когда уже не находит удовольствия в том, чтобы упиваться своими страданиями?.. Как тебе такая теория? Интересно, правда? Короче, я к тому, что лишить человека последнего удовольствия — значит, по-моему, обречь его на самоубийство. Поверь мне, братец: упиваться собственными страданиями — единственный способ справиться с депрессией… Депрессию нельзя пережить, не вознаграждая себя хоть этой малостью…

Луч надежды появился в глазах Андреса. Он помолчал минутку, желая убедиться, что Джозеф высказал все, что хотел, и спросил:

— Скажи… Ты не пробовал возобновить свои писательские опыты?

— Слуга покорный…

— Дурак, для твоей же пользы…

— Да-да.

— Ты ведь и не пытался.

— Да пытался я, пытался… Только вот когда парень, главный герой романа, на первой же странице превращается в кенгуру, да еще вдобавок оказывается единственным действующим лицом, не так-то просто придумать продолжение.

Андрес подумал и согласился, что это и в самом деле нелегко.

— Так пусть у тебя роман состоит из одной страницы.

— В очень толстой обложке.

— Да, и еще с предисловием!

— Тогда уж и с оглавлением!

— Первая страница: предисловие; вторая: роман на одну страницу; третья: оглавление… можно считать, книга почти готова!

— Какой же ты дурак!

Андрес улыбнулся. Это ему нравилось больше, чем извинения.

— И тем не менее ты должен писать.

— Мне нечего сказать.

— Человек, которому нечего сказать, не стал бы спать в гостиной, тем более в гамаке. Такой человек спал бы чинно-благородно в свой постели, а не висел на телефоне в три часа ночи.

— Но я не хочу ни о чем писать.

— Не верю.

— Я устал!

— Так иди спать!

— Не-а…

— Почему?

— Я еще не доел салат.

Андрес услышал, как Франсуаза вернулась в спальню. «Ох, уж этот его салат», — подумал он, поворачивая голову. Франсуаза подмигнула ему и улеглась в постель.

— Он из чего, твой салат? — спросил Андрес, снова высовываясь наружу.

— Из одних помидоров.

— И все?

— Ну… немного перцем посыпал.

— Помидоры с перцем?

— Да.

— То самое, что она всегда ела по утрам?

— Ага.

— И тебе нравится?

— Нет… терпеть не могу перец.

Андрес выпрямился и забарабанил пальцами по подоконнику.

— Черт возьми, Джозеф!

— Чего?

— Хватит жрать эту гадость!

— Не получается.

— Что значит — не получается? Кладешь вилку, выбрасываешь всё в ведро и разогреваешь себе пиццу.

— Но она ненавидит пиццу.

— Черт, Джозеф! Пойми: Клары больше нет. Она ушла. И возвращаться не собирается!

И тут Франсуаза запустила ему в голову подушкой. Андрес поймал ее и, держа в руке, продолжал разговаривать.

— Это не повод есть пиццу.

— Повод.

— Нет.

— Да.

— Да нет же, говорю тебе… Только представь себе, что ты читаешь в книжке: «Когда женщина его жизни ушла от него, он принялся за пиццу…».

— Блестяще! Такую книгу я бы с руками оторвал!

— Ну и дурак…

«А может, я и правда дурак», — подумал Андрес.

Он услышал, как жена поднялась с постели и подошла к нему. Взяла у него подушку, поцеловала в затылок и улеглась спать.

— Нет, я не дурак, — сказал Андрес. — И потом, я говорю серьезно. Ты должен писать.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Ну хорошо, пойду поищу бумагу.

— Да уж, постарайся, братец… и завязывай с помидорами!

— Лады.