Исповедь пофигиста - Александр Тавровский Страница 7

Книгу Исповедь пофигиста - Александр Тавровский читаем онлайн бесплатно полную версию! Чтобы начать читать не надо регистрации. Напомним, что читать онлайн вы можете не только на компьютере, но и на андроид (Android), iPhone и iPad. Приятного чтения!

Исповедь пофигиста - Александр Тавровский читать онлайн бесплатно

Исповедь пофигиста - Александр Тавровский - читать книгу онлайн бесплатно, автор Александр Тавровский

— Ну, я тогда его тут подожду. Можно?

— Ну жди. Но лучше в кровати.

Я ложился в кровать и ждал. Пока не засыпал.

Однажды на последнем уроке, на математике, наша классная вдруг объявляет:

— Лукацкий, к доске!

Во, думаю, невезуха: уже звонок прозвенел, а меня — к доске. А классная говорит:

— Вот, дети, с завтрашнего дня Игорь Лукацкий у нас больше не учится. Он переводится в другую школу. Попрощайтесь с ним!

И весь класс хором:

— До сви-да-нья, Игорь!

Мать родная! И все, конечно, сразу за портфели и домой. Хоть бы один подошел… Хотя… простились же уже.

Пришел я домой, а там — мама. В такую рань она еще никогда не приходила. Смотрю — собирает мои шмотки. Я ей говорю:

— Ма, в школе сказали, чтобы я туда завтра не шел. Правда?

— Правильно сказали. Ты пойдешь в другую школу, там свежий воздух и много вкусной еды…

— Ага! И много сна тоже. Я знаю.

— Ничего ты не знаешь. Мы с бабушкой и Витой будем к тебе приезжать. Хорошо?

— Хорошо. Но я хочу остаться здесь.

— Хорошо. Но сначала ты поедешь туда.

Больше я не спорил. О чем спорить с мамой? Я плакал. А рано утром мы сели на конечной на одиннадцатый трамвай, доехали до птичьего базара, пересели на десятый, до площади Тараса Шевченко (тоже очень известный украинец). Там снова пересели. Ехали долго, выехали за город, а трамвай все едет. Вот и район Пуща Водица. Вышли. Трамвай уехал, а мы остались.

Мать несла мою торбу с вещами, а я глазел по сторонам. С одной стороны парк Пуща Водица, заброшенный такой, беспризорный. А с другой — огромная территория с зелеными воротами и табличкой «двадцать пятый детский дом». Ничего себе — двадцать пятый! Табличку я сразу прочел, не надо!

Зашли мы через эти зеленые ворота. Внутри здание. Если на него сверху (да не из космоса — с дерева) посмотреть, ядреную буквищу Н увидишь. Посреди двора клумбочка и два пионера-героя в виде памятников: слева — девочка, справа — мальчик. С этим я потом разобрался. Сразу хрен поймешь, кто где.

Долго шли по длинному коридору, через актовый зал… Наконец попали в вестибюль, там две пальмы росли и две двери: справа — «завуч», слева — «директор». Тоже — мальчик и девочка. Джунгли!

С директрисой вышли на крыльцо. Прохладно было и мерзко. Короче, мать меня поцеловала в лоб, как покойника.

— Все. Пока. Не скучай!

И ушла. А мне так дико стало, как будто я вдруг лет на пятьдесят постарел. Стою, как памятник пионеру-герою, в руках торба, белая, из наволочки, с надписью «Игорь Лукац. первый русский». Я заревел.

А директриса взяла меня своей клешней крепко за руку. Здоровая была тетка! И потащила оформляться. В девчачьем отделении, в камере хранения, я оставил свою торбу. Завела меня директриса в класс, приставила к доске и приказала:

— Ребята, знакомьтесь. Это ваш новый… хм… товарищ. Как тебя зовут?

— Лукацкий… Игорь.

— Вот! Так и зовите. Бить воспрещается.

Глава девятая

Посадили меня поначалу за последнюю парту. Мне оттуда ни хрена не видно, но и меня не видно тоже. Лафа! Потом разрешили сесть за среднюю. И, наконец, за первую. Нам там часто разрешали меняться партами, чтоб не засиживались на одном месте, не слишком сдруживались. Ну и чтобы нас хоть иногда видно было.

Первый день я вообще не запомнил: все было черно и серо, я ничего не жрал и хотел только домой.

Детдом был здоровущий, двухэтажный. Почему-то в мальчиковом спальном корпусе ничего, кроме спальных палат, не было. А в девчачьем — и камера хранения, и врач с изолятором, и душевые-банные комнаты, по-русски — бани, словом, души. Когда директриса делала их обход, она всегда торжественно сообщала:

— Ну, я пошла по душам.

В актовом зале, на недостижимой для нас высоте, как какая-то святыня, был приколочен телевизор. Телек был один на весь детдом, а стульев в зале до фига и больше. На каждого придурка по стулу.

Вокруг детдома стадион и ботанический сад — огород по-простому, по-русски. Морковка, щавель рос, крыжовник, черная… да не икра! Еще яблоки. Ну что там, блин, еще росло? Короче, все съедобное, а съедобным в детдоме считалось все, что жуется. И дядя Миша дворник.

Самое страшное утром. Дежурный — всегда мужик — заходит в палату и орет:

— Па-адъем!

Громко, как в рупор. Не!.. Он не так кричал. Он, гад, толкал ногой дверь каждой палаты и в каждую отдельно гаркал свой «Падъем!» После этого вроде бы можно было еще минутку поваляться, пока он пройдет по всему коридору и вернется назад. Но когда дежурный заходил в твою палату, он сходу переворачивал кровати тех, кто еще не встал. Ты — бабах! — на пол. А пол холодный, зараза, деревянный, крашеный, как в казарме. И ты об него всеми членами, какие есть — бабах! Весь сон вмиг отрубался…

Ну и что? Поматеришься про себя. Какой там вслух! И начинаешь кровать и все, что на ней было, переворачивать и обратно затаскивать, все ведь упало вместе с тобой: одеяло синенькое, серенькое, суконное, подушку маленькую, деревянную, свалянную так, что можно шишку об нее набить.

Мы все время гадали, зачем нас постоянно с постели роняют. Теперь-то понятно — со злости, что сами-то они вечно из-за нас недосыпали.

Один был — особенная сволочь. Бандит, в натуре, с рождения. Светлая, творческая личность… Звали его Каллистрат Матвеевич или, по-нашему, Кастрат. Учитель физры. Седой такой, невысокий, но и не низкий, подкачанный. Всю жизнь, садист, занимался гимнастикой, больше ничем. На его занятиях мы не бегали, не прыгали, не дурачились, а всегда делали одно и то же: сальто-мортале через козла. Я уже во втором классе классно делал этот номер, но на ноги почему-то никогда встать не мог, всегда опускался только на жопу, по-китайски так, и руки в стороны. Видно, у меня в жопе центр тяжести, а в голове невесомость.

Весь класс тихо ржал, а Каллистрат ругался:

— Когда ты, мерзавец, наконец встанешь на ноги, это будет последний день в твоей жизни, потому что я их тебе, козлу, переломаю, и ты будешь вставать только на костыли.

Он нас всех очень любил. А как не полюбит, так уж ни сесть, ни встать. Ни на ноги, ни на жопу! Мы его боялись всегда: и утром и вечером. Когда он дежурил, мы вскакивали с постели раньше, чем он кричал «Па-адъем!». А когда он кричал «Отбой!», засыпали сразу или лежали затаившись. Слышно было, как шуршала пыль на подоконнике, а Каллистрат-Кастрат в мягких тапочках подходил к двери и слушал: кто с кем шепчется. Потом заваливал в палату и командовал:

— Так… Ты, ты и ты — встать!

Дальше все по расписанию. Встаешь, снимаешь трусы до колен, подходишь к спинке кровати, нагибаешься, берешься руками за нижнюю перекладину… И он лупит тебя по голой жопе кожаной плеткой. Она у него всегда была с собой. После этого жопа горела и покрывалась синими полосами.

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы

Comments

    Ничего не найдено.