Старик, который читал любовные романы - Луис Сепульведа Страница 7
Старик, который читал любовные романы - Луис Сепульведа читать онлайн бесплатно
Посланник вернулся к алькальду и вручил тому деньги. Алькальд пересчитал банкноты, запихнул их в карман и чуть заметным кивком, сопровождавшимся неопределенным жестом руки, дал понять, что подношение принято.
– Мне он тоже, кстати, страшно надоел, – сообщил старик, обращаясь к зубному врачу. – Совсем свихнулся на своих налогах. Только и думает, как бы с кого сорвать хоть какой-нибудь куш.
– Кровососы, – кивнув, согласился Рубикундо Лоачамин. – Как еще их и назвать-то? Любое правительство только тем и живет, что пьет кровь и вытягивает последние жилы из своих граждан. Ну да ладно – как они к нам, так и мы к ним. Да и что с них взять? Одно слово – сволочи.
Некоторое время старик и врач молча смотрели на зеленовато-бурую реку – мутную, неторопливо текущую куда-то вдаль, к океану, вечность.
– Я смотрю, как-то ты призадумался, Антонио Хосе Боливар, – нарушил молчание врач. – Что-то случилось? Давай, выкладывай.
– Ну, случилось не случилось… В общем, не нравится мне все это дело. Чует мое сердце – Слизняк решил устроить охоту. Соберет несколько человек и двинет в сельву. Самое поганое то, что меня он потащит с собой обязательно. А мне это не по душе. Вы же видели ту рану. Красиво завалили этого гринго – с одного удара. Зверь крупный, сильный, у него когти на лапах, считай, сантиметров по пять будут. А ведь животное остается животным. Никакое горе не заставит его потерять осторожность. К тому же дожди начинаются. Выследить эту кошку не будет никакой возможности. В сезон дождей в сельве следы исчезают прямо на глазах. Охотиться в это время трудно не только людям, но и хищникам, а голод, как вы понимаете, только добавляет дикому зверю упорства и хитрости.
– Ну так откажись. Скажи, что не можешь участвовать в охоте. Что, мол, стар ты уже для таких приключений.
– Не скажите! Мне даже иногда приходит мысль: не жениться ли еще раз? Если надумаю, попрошу вас стать моим посаженным отцом.
– Между нами, Антонио Хосе Боливар, сколько тебе лет?
– Да уж хватает. По бумагам вроде как чуть за шестьдесят, но если принять во внимание, что эти самые бумаги родители получили на меня, когда я уже вовсю ходил, то выходит, что мне вроде как под семьдесят.
Звон корабельной рынды, возвещавший о скором отплытии, заставил старика и доктора попрощаться. Старик простоял на пристани до тех пор, пока «Сукре» не скрылся из виду за изгибом речного русла. Затем, решив, что на сегодня разговоров с кем бы то ни было с него хватит, он вынул изо рта вставную челюсть, завернул ее в носовой платок и, прижимая к груди книги, направился к своему домику.
Читать Антонио Хосе Боливар Проаньо умел. Писать – нет. Максимум, на что хватало его каллиграфических умений, – это нацарапать как курица лапой свою собственную подпись на какой-нибудь официальной бумаге. Обычно это требовалось на всяких-разных очередных выборах, но поскольку случались они все-таки не очень часто, и главное, нерегулярно, навыки письма у Антонио Хосе Боливара, прямо скажем, не развивались и не совершенствовались.
Читал он тоже не слишком свободно. Глядя в книгу, он произносил читаемый текст вполголоса по слогам, словно пробуя на вкус каждое слово. Почти к каждому из них он возвращался, чтобы произнести его со второго-третьего раза одним махом. Затем, собрав слова воедино, он проделывал ту же операцию с целым предложением. Таким образом, шаг за шагом, строчка за строчкой, он постигал мысли и чувства, вложенные автором в текст какого-нибудь очередного литературного шедевра.
Когда старику попадалась особенно удачная, на его взгляд, фраза, а то и целый абзац, он многократно повторял этот фрагмент текста, чтобы в очередной раз убедиться в том, насколько же, оказывается, может быть прекрасен человеческий язык.
Читал он при помощи лупы. Этот предмет был вторым в списке наиболее дорогих для Антонио Хосе Боливара вещей. На первом месте была вставная челюсть.
Жил старик в хижине с единственной комнатой площадью примерно метров десять. На этом пространстве он без особых трудов разместил немногочисленные предметы обстановки, имевшиеся в его распоряжении: джутовый гамак, сундук, служивший также подставкой для примуса, и необычно высокий стол. Несколько лет назад, впервые почувствовав боль в спине, он понял – годы берут свое, и решил, что сидеть в его возрасте следует как можно реже и меньше. Тогда-то он и соорудил этот высоченный стол, за которым стоя ел и стоя же читал свои любовные романы.
От непогоды хижину защищала соломенная крыша. В той стене, что была обращена к реке, имелось небольшое окно. Поближе к нему старик и поставил стол на высоких ножках.
Прямо у входа в хижину висело старое, протертое до дыр полотенце. Тут же в коробочке лежал непременный кусок мыла, обновлявшийся каждые полгода. Мыло у него всегда водилось хорошее – настоящее, распространявшее въедливый запах животного жира. Оно одинаково хорошо отстирывало грязь с одежды, отмывало тарелки и сковородки, промывало волосы и смывало грязь с тела.
На стене, в ногах гамака, висел портрет молодой пары, исполненный кистью какого-то безвестного деревенского художника.
Изображенный на картине мужчина – не кто иной, как Антонио Хосе Боливар Проаньо – был одет в строгий синий костюм с белой рубашкой. Присутствовавший на картине галстук в полосочку на самом деле был лишь плодом творческой фантазии художника. У настоящего Антонио Хосе Боливара галстука никогда в жизни не было.
Женщина – Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало – была изображена на картине в той одежде, которую действительно носила в жизни. Это платье по-прежнему хранилось если не как вещь в сундуке, то по крайней мере как образ в одном из дальних уголков памяти, где черным роем вьются мрачные, безжалостные слепни одиночества.
Синяя кружевная мантилья придавала дополнительное достоинство лицу женщины, позволяя при этом видеть ее роскошные черные волосы, которые, разделенные на прямой пробор, ниспадали ей на плечи. В ушах у женщины были серьги в виде крупных позолоченных колец, а шею украшали несколько нитей таких же позолоченных бус. На груди платье женщины было богато вышито фамильным узором рода Отавало. Тонкие губы изогнулись в легкой улыбке.
Они познакомились еще детьми, в Сан-Луисе – небольшом поселке в горах, у подножия вулкана Имбабура. Им было по тринадцать лет, когда родители, не особо интересуясь мнением детей, устроили их помолвку. А через два года состоялось большое торжество, в котором они-то как раз не принимали особого участия, изрядно напуганные тем, что по окончании этого веселья им предстоит считаться взрослыми самостоятельными людьми. Это их волновало куда больше, чем то, что все вокруг стали называть их мужем и женой.
Первые три года не то дети, не то супруги прожили в доме отца Долорес. Очень пожилой и давно овдовевший, он пообещал оформить завещание в пользу молодых в обмен на пожизненную о себе заботу и усердные молитвы – как за его здравие, так и по всем подобающим поводам.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments