Свободен! - Пол Винсент Страница 7

Она, как и многие баски, говорила по-английски почти без акцента: никаких признаков горловых или легкой испанской шепелявости. Но ее почти идеальный английский еще больше сбивал меня с толку.

Каждое утро на работе происходило примерно одно и то же. В нашем кабинете стояли два рабочих стола – мой и Олаи. Рабочие-испанцы заходили к нам, говорили с Олаей, игнорируя меня. В разговоре они чаще всего использовали баскский, потому что знали, что я в нем не силен. Они иногда смотрели на меня, кивали друг другу, явно принимая решения, не советуясь со мной.

Я чувствовал себя не у дел и потому, что местные, похоже, хорошо относились к другим британцам. Такая традиция существовала здесь несколько веков. Англичане познакомили басков со сталелитейным делом, железными дорогами и даже футболом. Английских архитекторов приглашали строить здесь дворцы и метро. Оба народа не ладят с мадридским правительством. Баски любят британскую попсу и английских туристов. И только я за своим рабочим столом каким-то образом выделялся из общей массы британцев.

Шла вторая неделя моего пребывания в новой должности, когда я получил загадочное послание. У нас сложилась такая система: я читал всю корреспонденцию на английском и испанском, Олая отвечала за письма на баскском. В тот день в своем почтовом ящике я обнаружил листок с напечатанными английскими словами. Там говорилось:

Дорогой Сал!

Думаю, тебе стоит прочесть это.

К письму прикреплялась фотокопия брошюры о птицах на испанском.

Я показал послание Олае.

– Что мне с этим делать? – спросил я.

– Это брошюра о птицах, – объяснила она.

– Я вижу, но зачем мне ее прислали?

Олая бросила взгляд на брошюру и пожала плечами, сделала резкое движение рукой сначала влево, а потом вправо – это был то ли не знакомый мне испанский язык жестов, то ли признание незначительности вопроса. В любом случае, мне показалось, что Олая знала больше, чем говорила. Но мне всегда так казалось.

Я спросил, не знает ли она, куда делся конверт.

– Какой конверт?

– Письмо должно было прийти в конверте. Возможно, он мне подскажет, откуда его прислали.

– Для вашего удобства большую часть писем я обычно вынимаю из конвертов и кладу в ваш ящик входящей корреспонденции. Но я этого не делаю, если считаю, что письмо личное.

– И куда вы кладете конверты?

– В мусорную корзину.

Я взглянул на корзину, но решил, что не стоит в ней рыться. Это всего лишь дурацкое письмо.

Как бы ни были велики мои неприятности на работе, я всегда с радостью возвращался домой, к Габриэль. Мне стоило только подумать о ней, как настроение сразу улучшалось. Габриэль была самым необыкновенным человеком, которого я когда-либо встречал в своей жизни, и она жила со мной.

Иногда я испытывал затруднение, не зная, что ей сказать, словно она была каким-то экзотическим существом, не принадлежавшим нашему миру. В такие минуты я прибегал к одной уловке: просил ее рассказать о себе. Помню, однажды мы устроили пикник на вершине скалы на четверть мили ниже нашего дома. Вероятно, она говорила тогда не меньше часа и даже дух не перевела; речь шла о ее впечатлениях от работы с лондонским военизированным подразделением. Она описывала мужчин в черной униформе, прячущихся в тени с автоматами и приборами ночного видения, ждущих команды к началу штурма здания. Она шутила, что парни слишком любили свою работу, и даже если переговоры шли хорошо, они часто все же пытались начать штурм, пока не закончилась их смена, чтобы все веселье не досталось другим. Именно поэтому рейды проводятся на рассвете, а не в полночь.

Она рассказывала о таких подробностях, что в конце концов я стал ощущать себя настоящим экспертом. Я узнал, что с начала семидесятых не было удачных захватов заложников; что приборы ночного видения менее эффективны, если в доме включен свет; что ребята из военной полиции знают по меньшей мере четыре способа проникновения в нужную дверь; что в их снаряжении есть такие забавные гранаты, которые, заброшенные в комнату, взрываются несколько раз в разных местах. Габи описывала все это так детально и красочно, что становилось ясно, насколько она осведомлена о работе полиции.

Габриэль замолчала – похоже, ей надоело рассказывать. Она встала, отряхнула одежду и подошла к краю скалы.

И прыгнула вниз.

На ней было летнее платье и соломенная шляпа. Она только сбросила сандалии, прижала шляпу к голове, подол платья зажала между коленями и, не сказав ни слова, шагнула вперед.

Моя первая мысль была о том, что она погибнет: здесь было чертовски высоко. А внизу наверняка камни. По меньшей мере она сломает ноги.

Несколько секунд Габриэль летела вниз. Само падение не выглядело эффектным, а через мгновение она уже вошла в воду и исчезла из виду. Почти не было всплеска, но в месте ее падения поднялось множество пузырей, цвет воды изменился, сделался бледно-зеленым. Потом пузырей стало меньше, и я даже начал сомневаться, в каком именно месте она упала.

Я ждал. Что еще мне оставалось? По моим ощущениям, прошла почти минута, и мне стало плохо от сильного волнения. Как, черт возьми, мне туда добраться? Может, она оказалась за выступом и я ее не вижу? Я наклонился вперед; нет, ей негде было спрятаться.

Потом я ее увидел, Габриэль плыла на приличном расстоянии. Она что-то кричала, но я не мог различить слова. Шляпа по-прежнему была у нее на голове – как, черт возьми, ей это удалось? Ее волосы черными прядями облепили лицо. Она так громко смеялась, что я слышал ее даже отсюда.

– Как ты узнала, что это безопасно? – позже спрашивал я.

– Я не знала, – отвечала она.

Я подозревал, что она видела, как с того места прыгали мальчишки. Как бы там ни было, весь день мы веселились по этому поводу. Это был полный восторг.

В те недели мне тоже представилась возможность проявить себя. Мои привычные шутки блистали новыми гранями.

– Я взял этот рецепт из головы, – говорил я, готовя ужин. – Студень.

Или, в автомобильной пробке:

– Когда ждешь, постепенно учишься терпению.

Или, воскресным утром:

– В постели я просто зверь. Ленивец.

Похоже, она меня любила, несмотря на мои шутки.

Больше всего меня поразило, как легко Габриэль привыкла к новой жизни. Она совершенно не печалилась из-за того, что пришлось покинуть Англию; ее занимали наши планы и блестящие перспективы.

– Я собираюсь найти работу в баре, – однажды заявила она. – Это хороший способ познакомиться с людьми. В конце концов, я тоже способна что-то заработать.

– Тогда мы будем мало видеться, – запротестовал я.

– Я постараюсь устроиться в дневную смену. И вообще, это только один из вариантов.