Мертвые хорошо пахнут - Эжен Савицкая Страница 7

На голубятне полоненные голуби, почти белые, почти чистые, созерцали портреты белых голубей с красным сердцем, тщательно выписанные на деревянных панелях мастером Жаном Коломбом [3]. Будьте совершенно белы, голуби-воркуны, размножайтесь, голубки, сотрите пятна с себя: ваши пятна исчезнут, даже крови на перьях, когда вас прихватила и обласкала лиса, когда сцапал ястреб, даже от вара, когда вы летели пещерами, даже от сахара, когда сластили украденные у горлиц яйца, у рыб икру, даже от помета, когда в нем марались, и укусы вшей той поры, когда вам приспичило играть с воробьями, даже гнойники с тех времен, когда вы ютились в лепрозории, смазка, которая выбилась на ваше оперение, склеила маховые перья, проступившая ржа, дрянной цвет ваших любовников; неситесь, клюйте просо, кумин, порошок красного камня и завлекайте на голубятню всех сельских голубков, трехглавых птиц, сорок, что будут кипятиться у нас в супе, подорликов, грифов, псоглавцев, змееголовов и яйцекрадов, деревянных и серебряных птиц: мы их сожжем, мы их переплавим, летающие сердца, крохотные лошадки; крадите золото и склянки меда.

Жан Коломб запечатлел ваш лик и перья, смотрите, какими вы скоро станете, потрудитесь еще немного над своей красотою, летайте, своих съешьте вшей, клещей выклюйте, купайтесь в белых облаках, что плывут над миром, пересекайте свет, в муке спать ложитесь и ешьте ее, сколько влезет, подружитесь со снегом.

Жеструа свернул шею трем из них и съел сырыми, с хреном и редькой. На лице и руках у него высыпали прыщи. Обсосанные кости сложил в пустые ячейки.

Все глаза не отрывались от него, от его рук, его тени, полные нежности и ужаса глаза, ты не тот, что приходит каждое утро, не тот, что приносит зерно, не тот, что нас моет, не тот, у кого волосы на лице и шляпа на голове, не тот, что поет, и не тот, что рисует, ты не человек, у тебя в руках пусто, мы хотим спать, мы голодны, закрой дверь, холодно.

Как удалось Жеструа залезть наверх, мне неведомо. Как он открыл дверь, несмотря на замок, я не знаю. Плюнул в замочную скважину чистейшей мокротой, цветком? Просунул волоконце моха, чтобы засов приласкать? А чтобы взобраться, надул голубой шарик, чтобы тот помог ему, поднял? Или нашел лестницу? Веревку? Когти? Козочка ждала его, двумя копытцами на третьей ступеньке. Он не стал сгонять голубей с кучи помета и подошел к обиталищу. Тайком заглянул туда через крохотную дырочку, проделанную в натянутом на окне пузыре.

В наполненном паром и дымом деревянном доме летали, поднимая пыль, тени, разрывали сохшие близ очага серые холстины, оставляли на них отпечатки и запахи, запахи волка над головой ягненка, что играл средь хлебов, сине-серую копоть лампы, крошки кожи и пепла. Парень с девушкой, высоко задрав подолы, грели ноги.

Пламя лижет им ляжки, рыжит языками завитки, изящные, что один, что другой, чуть курчавые. Из одного торчит худенький костылек. В другом поблескивает изящная окантовка. Течет молоко, слюнит улитка, раскручивается ее спираль, свиток с нечитаными словами, липучий язык для ловли мух, тянется мед, блекнет жемчужина. Лампой освещены их зады с розетками-близнецами.

Вот-вот они замкнутся в алькове, слуга подержит им свечу, вжимаясь зеленеющей залупой в каркас кровати.

Прежде чем заснуть, парень выудил у девушки изо рта, залепленного слюной, чудным образом сбереженной от холода мокротой, косточку и положил ее меж яичек, в тайную мошну своего сердца. Стоило юному господину заснуть, как слуга вытащил сей предмет и проглотил, его адамово яблоко скакнуло в пустоту, успокоилось горло, огонь угас.

Под столом, точь-в-точь махонький поросенок, ребенок был король-королем, три пинка разных ног вывихнули ему плечо, щеку прокусил пес Федор, но он разве что посмеялся, из дыры стекало золото его рта, плавлёные зубы, сок и аромат ангелочка, молоко его слов, цвет деревянного сердца, и проходила отрыжка, запах рыбьей пасти, взрывы гнева, дух, полусонный, пары из логова дракона, из норы лисьей, а также музыка, где пальцу ставить препоны напору воздуха, определять тон — острый иль сладкий.

На заре, весь в саже, ибо прятался в дымоходе, Жеструа затер за собою следы и принялся ждать, пока снег растает, и тот растаять не преминул.