Солнце клана Скорта - Лоран Годе Страница 7

День быстро пришел к концу. По каменной мостовой площади начал постукивать дождик. Семья Скорта снова поднялась в свои владения, оставив жителей деревни до бесконечности обсуждать это неожиданное появление. Когда наступила ночь, дождь припустил вовсю. Стало холодно, море заволновалось. Его волны наползали на скалы.

Дон Джорджо поужинал картофельным супом. Он тоже уже постарел. Согнулся. Работы, которые он так любил — вскапывать свою землю, выполнять плотницкие работы в церкви, — эти работы, физический труд, в котором он находил умиротворение, теперь стали недоступны ему. Он очень похудел. Словно смерть, перед тем как забрать людей, считает нужным сделать их легче. Это был уже старик, но его прихожане еще доверяли ему свои тела и души, и они все до одного, если б услышали весть о замене отца Дзампанелли, просто в сердцах плюнули бы.

В дверь церкви постучали. Дон Джорджо вздрогнул. Сначала он подумал, что ослышался, — может, это дождь стучит, — но стук становился все более настойчивым. Он встал с постели, решив, что его, должно быть, пришли звать к умирающему.

Перед ним стоял вымокший с ног до головы Рокко Скорта. Дон Джорджо застыл, разглядывая этого человека и отмечая про себя, до какой степени прошедшие годы изменили его черты. Он узнал его, но хотел рассмотреть, как поработало над ним время, — так тщательно обычно рассматривают работу ювелира.

— Святой отец, — прервал молчание Рокко.

— Входи, входи, — ответил дон Джорджо. — Что привело тебя ко мне?

Рокко посмотрел в глаза старому кюре и тихим, но твердым голосом ответил:

— Я пришел исповедаться.

Вот что произошло в церкви Монтепуччио между доном Джорджо и Рокко Скорта Маскалдзоне. Через пятьдесят лет после того, как кюре спас Рокко. Они не виделись с тех пор, как дон Джорджо совершил обряд бракосочетания. И казалось, ночь была слишком коротка для того, чтобы эти два человека сказали друг другу все.

— Что ж, пожалуйста… — ответил дон Джорджо.

— Святой отец…

— Нет, не ко мне…

— Святой отец, — повторил Рокко решительно, — когда мы, вы и я, закончим разговор, я вернусь домой, лягу в постель и умру. Верьте мне. Будет, как я говорю. И не спрашивайте почему. Будет так. Мое время пришло. Я знаю это. Я здесь, перед вами, я хочу, чтобы вы выслушали меня, и вы меня выслушаете, потому что вы служитель Бога и не можете отказать мне в том, что предписано Господом.

Дон Джорджо был поражен волей и спокойствием своего собеседника. И ему не оставалось ничего другого, как подчиниться. В полумраке церкви Рокко опустился на колени и прочел молитву «Отец наш». Потом поднял голову и заговорил. Он рассказал все. О каждом своем преступлении. О каждом своем дурном поступке. Не скрывая ни одной мелочи. Кого он убил. Кого ограбил. Чью жену изнасиловал. Он жил пожарами и террором. Вся его жизнь состояла из этого. Из грабежей и насилия. В темноте дон Джорджо не различал черт его лица, но он весь был наполнен его голосом, он слушал длинный перечень грехов и преступлений, который истекал из уст этого человека. Нужно было выслушать все. Рокко Скорта Маскалдзоне перечислял свои грехи много часов. Когда он кончил, кюре почувствовал, что голова у него идет кругом. Наступило молчание, кюре не знал, что сказать. Что сделать после того, как услышал все это? Руки дрожали.

— Я выслушал тебя, сын мой, — наконец пробормотал он, — я никогда не думал, что мне когда-нибудь придется услышать подобный кошмар. Ты пришел ко мне. Я выслушал тебя. Я не вправе отказать в исповеди созданию Бога, но отпустить тебе грехи не могу. Ты предстанешь перед Богом, сын мой, и тебе придется смириться с Его гневом.

— Я человек, — ответил Рокко.

И дон Джорджо не понял, сказал ли он это, чтобы показать, что он ничего не боится, или, наоборот, чтобы извинить свои грехи. Старый кюре устал. Он поднялся. Его мутило от всего того, что он услышал, и ему хотелось побыть одному. Но голос Рокко снова удержал его.

— Это еще не все, святой отец.

— Что же еще? — спросил дон Джорджо.

— Я хотел бы сделать дар Церкви.

— Какой дар?

— Отдать все. Все, чем я владею. Все богатства, накопленные за многие годы. Все то, что сделало меня теперь самым богатым человеком в Монтепуччио.

— Я ничего не приму от тебя. Твой деньги сочатся кровью. Как только ты осмеливаешься предложить мне такое? После того, что ты сейчас рассказал мне. Верни их тем, кого ты ограбил, если раскаяние не дает тебе спать спокойно.

— Вы же знаете, что это невозможно. Большинство из тех, кого я ограбил, уже мертвы. А остальные… где я их теперь найду?

— Тебе остается только разделить эти деньги между жителями Монтепуччио. Отдать бедным. Отдать рыбакам и их семьям.

— Я это и сделаю, отдав все вам. Вы — Церковь, все жители Монтепуччио — ваши дети. И вам надо разделить мои богатства. Если я сделаю это сам, при жизни, я отдам этим людям грязные деньги и тем самым сделаю их соучастниками моих преступлений. Если это сделаете вы, все будет иначе. Полученные из ваших рук, эти деньги станут освященными.

Что он за человек? Дон Джорджо был поражен тем, как он говорит. Такой ум. Такая ясность мысли у грабителя, который не получил никакого образования. Он подумал о том, кем мог бы стать Рокко Скорта. Приятным мужчиной. Обаятельным. С ясным взглядом, который вызывал бы у вас желание следовать за ним хоть на край света.

— А твои дети? — спросил кюре. — Ты прибавишь к своим преступлениям и то, что грабишь своих детей?

Рокко улыбнулся и тихо ответил:

— Не будет для них подарком, если я оставлю им все, что награбил. Это означало бы сделать их соучастниками греха.

Аргумент был веский, даже слишком веский. Дону Джорджо показалось, что все это просто слова. Рокко произнес их с улыбкой, как бы не думая, что сейчас сорвется с его уст.

— А какова же настоящая причина? — спросил кюре твердым голосом, в котором уже звучал гнев.

И тут Рокко расхохотался. От этого слишком громкого смеха старый кюре побледнел. Рокко смеялся как дьявол.

— Дон Джорджо, — сказал Рокко между двумя приступами смеха, — позвольте мне умереть, унеся с собой несколько тайн.

Отец Дзампанелли долго думал, что означает этот смех. И понял. Смех сказал все. Это была огромная жажда мести, которую ничто не могло утолить. Если бы Рокко сумел заставить исчезнуть свою семью, он бы сделал это. Все, что у него есть, должно умереть вместе с ним. Да, этот смех — безумие человека, который рубит себе палец. Смех злодеяния, направленный против самого себя.

— Ты осознаешь, на что обрекаешь их? — все же спросил кюре, желая понять все до конца.

— Да, — холодно ответил Рокко. — Жить. Не бездельничать.

Дон Джорджо почувствовал усталость побежденного.

— Хорошо, — сказал он. — Я принимаю дар. Все, чем ты владеешь. Все твое богатство. Пусть будет так. Но не думай, что таким образом ты откупишься.