Девочки - Сильви Тестю Страница 7

— Ты назвала ее Грымзой?

Несмотря на мой ужасный вид, Коринне стало интересно. Она приближается к демаркационной линии — опасливо, как будто мой синячище может перескочить на нее.

Грымзу никто никогда не видел на улице. Только на балконе. Она злая. Никого не любит, кроме голубей. «Полбатона раскрошит в окно голубям, а голодному крошки не даст».

«Что с тобой случилось, малышка?» Сегодня она впервые заговорила со мной.

И вдруг как заорет на нас: «Совсем житья от них не стало! Я скажу вашей матери, чтобы забрала вас из этой школы! Вы якшаетесь со всяким отродьем!»

Она вообще-то больная на всю голову, это мы давно знаем.

«Вам нечего там делать!» — кричала она на меня. Как будто это моя вина. Будто я решаю.

— Что еще она сказала?

«Даже детей своих воспитывать не умеют». И подбородком на меня показала, будто это у меня дети.

«Ты подралась? Ну и ну, разве можно девочке драться? Хулиганка! Грубиянка!» Она смотрела на меня и морщила нос в гармошку. Хотела отхлестать меня продуктовой сеткой. Да, Жожо?

Коринна мало-помалу смелеет и решается взглянуть на мое лицо.

— Ай-ай-ай… Ну и видок у тебя… Маму хватит инфаркт! Как это ты ухитрилась? Больно?

— Ничего…

— Зачем ты дралась?

— Да не дралась я, просто упала: Кадер меня повалил, когда мы бегали!

Старшая сестра качает головой.

— Эта коса ни на что не похожа. Дай-ка я заплету.

Коринна сжалилась надо мной и над Жоржеттой-неумехой заодно.

— Может, две заплетешь?

Не одна только Грымза не любит Кадера.

Кадера не любит никто. Никто никогда с ним не разговаривает. Никто и смотреть на него не хочет. Кадер никогда не играет с ребятами из своего класса. Он для всех слишком большой. Самый большой во всей школе. Он и в прошлом году был самым большим. А в этом еще больше вырос. Ему почти пятнадцать лет. Он учится в классе реадаптации. Это специальный класс для тех, кто приезжает из других стран уже большими. Для тех, кто по-французски ни в зуб ногой. Он и в прошлом году ходил в этот класс.

Кадер много раз пытался поговорить с Каримом, а еще с Али, Зохером, Нурдином, потому что они арабы. Карим и остальные немного говорят по-арабски, дома, с мамами и братьями, но что говорит Кадер, они не понимают.

С прошлого года моя бабушка работает вместе с мамой Кадера. Мама Али сказала, и бабушка тоже сказала, что с мамой Кадера вечно одни проблемы. Все мамы арабов, бабушки итальянцев, португальцев и испанцев работают вместе. Поэтому Грымза говорит «одного поля ягоды».

У итальянцев, португальцев и испанцев убирать квартиры ходят бабушки. Мамам это ни к чему. У них другая работа есть. Какая — это, наверно, от страны зависит. Португалки и испанки все больше в консьержках. Итальянки — те, как моя мама и тети, работают продавщицами, или бухгалтершами, или еще кем-то, не знаю… А арабки, кроме тех, что замужем за лавочниками, ходят убирать квартиры вместе с португальскими, испанскими и итальянскими бабушками. Наверно, мамам приходится убирать квартиры, потому что бабушек-арабок мало. Поумирали они все, что ли?

— А вьетнамки?

Про вьетнамок Коринна не знает. Их немного. Они тоже учатся в классе реадаптации, с Кадером. И говорят совсем непонятно.

— А черноногие? [3]Это тоже обидное слово?

— Нет.

В черноногих я, честно говоря, вообще ничего не понимаю. Есть богатые черноногие, есть бедные. Одни ходят убирать квартиры, другие нет. Старшая сестра объяснила мне, что они арабы, но не совсем арабы. Я не поняла, как это. Так бывает? И про югославку я тоже ничего не поняла. В общем, если не считать вьетнамок и югославки, с остальными ясненько. Даже если мамы не работают вместе, есть бабушки, так что можно все про всех узнать.

Кроме моей мамы. Моя мама — другое дело. Мама итальянка, но у нее три дочки-француженки. Это ее, и растит она их одна. «Их отец — француз». О моей маме никто не судачит. И она не судачит ни о ком.

На будущий год Кадера, может быть, переведут в шестой класс. А Коринне очень не хочется, чтобы он поступил в коллеж. В прошлом году он ее всю дорогу доставал. Он в нее влюбился — не он один вообще-то. Цеплялся к ней каждый день. Так влюбился в мою старшую сестру, что таскал ее за волосы. Это директор нам сказал, что Кадер влюбился в Коринну. По-моему, все наоборот. В нашу Коринну много мальчиков влюблены, но они же не таскают ее за волосы! Нет, в меня пусть лучше никто не влюбляется. Тоже мне радость — без волос остаться! Спасибо, обойдусь.

В прошлом году я с ним подралась. Но мне его не одолеть. Он слишком большой.

— Ну, скоро ты?

Как же долго Коринна копается с моими волосами!

— Ничегошеньки не получается! Я лучше все распущу.

— Скорей!

— Твой глаз — жуть!

— Ну и нечего смотреть!

— Ну и нечего бегать в мешках!

Бегать в мешках строго запрещено, но мы заключили пари. Целую неделю готовились.

Соревнование началось. Класс мсье Сюттера выигрывал два очка в тринадцати забегах. Состязались парами. Кто первым добежит до скамейки — выигрывает своему классу очко. Я молилась про себя: только бы мне не выпало бежать с Кадером. Не выходила на старт — так боялась, что он выйдет одновременно со мной. Ждала-ждала, а потом подумала: сейчас все пробегут, только мы останемся, я и дылда. Испугалась еще больше и вышла. Правильно я боялась — чего боишься, то всегда и случается. Он отпихнул Патриса и вышел против меня. Я ничего не сказала.

«Он тебе проиграет! Такая каланча! Он не сможет прыгать!» Мой класс был во мне абсолютно уверен.

Кадер засунул в мешок свои длинные тощие ноги. Мешок ему и до бедер-то не доходил. А мне — почти до подмышек.

Дамьен дал старт.

Я прыгала. Как я прыгала! Быстро! Да, да! Кадер отстал! Еще два прыжка — и я выиграю очко моему классу!

Еще один прыжок! Я рванулась вперед. И тут Кадер как схватит, как дернет за мой мешок! Он меня остановил. Он сбил меня с ног! Скамейка была совсем близко. Я не смогла удержаться, ноги запутались в мешке, я упала и врезалась головой в скамейку.

Да так, что вздохнуть не могла.

Учителя услышали мой крик, и все сбежались в угол двора за платаны. Поднимала меня мадам Прюнье.

Нас с Кадером отвели в медицинский кабинет.

Медсестра посмотрела, не нужно ли мне наложить швы, мой глаз тоже осмотрела и сказала: «До свадьбы заживет».