Над горой играет свет - Кэтрин Мадженди Страница 7

— Если бы не дети, я бы училась дальше, а отец закончил бы колледж, но мы не жалеем, зато у нас есть вы, наши малыши.

Тут вошел папа, нежно стиснул мамины плечи, поцеловал меня в макушку.

— О чем мы так увлеченно беседуем?

— Рассказываю, как мы выбирали ей имя. Назвали Вирджинией Кейт, классическое имя, не как у какой-то скотницы.

— По-моему, в данном случае определение «классический» не очень правомерно.

— Вы жуткий выпендряла, мистер пижон.

— «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет» [5], — подмигивая мне, сказал папа.

— Что за муть? Надо же такое придумать.

— Это ты про Шекспира? Про величайшего писателя? — Папина улыбка погасла.

— Так-таки и величайшего. — Мама толкнула меня плечом, будто я ее единомышленница.

— Твоя мать обожала, когда я его цитировал.

— Оба вы пустозвоны, и ты, и твой Шекспирожок. И что моя мать в нем нашла? — Она плюхнула по кляксе крема на ноги и стала его размазывать. — Ладно, оставим мою маму в покое.

— Твоя мама была человеком тонким, ты сама это знаешь, Кэти.

— О да, потому и спалила себя. Закончен спор, премудрый мой супруг. Зажигалка «Зиппо» чирк, и опа, опущен занавес, мистер Шекспироед.

Папа ушел. Мама встала, сняла сорочку, надела синий с белым сарафан и белые босоножки, которые ей купил папа.

Я тоже встала и несколько раз покружилась.

— А ты всегда с папой ругалась, и когда меня еще не было?

— Это что еще за вопросы? Ну-ка марш причесываться. — Она легонько меня подтолкнула. — Я хочу, чтобы все мы были в лучшем виде, когда прибудет эта дамочка. Иначе заклюет. Хуже стервятника.

Я отправилась на поиски Мики. С ним не соскучишься, веселиться он умел. Идя мимо кухни, увидела там папу, он клал в стакан кубики льда, потом налил чего-то крепкого. После первого — затяжного — глотка лицо у папы стало счастливым. А после он долго смотрел в окно, допивая.

Я вошла в кухню и подергала его за рукав. Иногда я робела перед ним, ведь он был самым большим и главным, главнее всего.

Наклонив голову, он улыбнулся:

— Вот ты где. Хочешь прогуляться со мной и с мальчиками?

Я кивнула. Еще бы.

Он подхватил меня и быстро-быстро покружил. Мой папа был самым сильным на земле. Я прижалась лицом к его груди, от папы пахло дезодорантом «Олд спайс», вернее, от его рубашки в этот момент так пахло.

— Ну, вперед, Букашка, — сказал папа.

За дверью ветер сразу откинул мои волосы назад. Я принюхалась к воздуху, надеясь учуять аромат цветов миссис Мендель. Она наша единственная тут, в низине, соседка. У нее волосы совсем не слушались, а она все равно пыталась соорудить на затылке пучок. Он получался огромным, там запросто могла бы улечься ее кошка. На ближайшем к нам склоне есть еще дом, он пустой, а на дальнем склоне живет старушка, у которой миллион попугаев, не меньше. Фасад нашего домика смотрит на длинную дорогу, выводящую из низины, а задняя сторона смотрит на мою гору. Гора у меня высокая-превысокая, такая, что другую ее сторону совсем не видно.

Но даже если я что-то и видела, то впопыхах, потому что убегала от Мики, который гонялся за мной вокруг дома. Ветер дул мне в спину, а старший братец уже почти наступал на пятки и орал:

— Ага, попалась!

Я неслась во весь опор, пока окончательно не задохнулась.

Энди сидел у папы на плечах. Увидев, что мы с Микой рухнули на траву, оба они так и покатились со смеху, а у нас от сумасшедшего забега горели ноги, полыхали. Тут начал накрапывать дождь, и это было здорово, но вскоре папа сказал:

— Все, ребята, пора под крышу.

А мне так хотелось остаться под дождем, посмотреть на облака над горами, это же сказка. Но я знала, что мама не разрешит.

Когда у дома появился блестящий черный «шевроле», пикап бабушки Лаудины, дождь уже лил во всю мощь, бабушка приехала с очередным своим мужем, повелев нам называть его дядей Карлой. Я смотрела сквозь приоткрытую дверь, как бабушка торопливо шлепает по лужам к крыльцу, она вдруг обернулась и что-то крикнула Карле, ветер отнес ее слова далеко-далеко. Карла побрел вспять к пикапу, а бабушка ворвалась в гостиную. Мы с братьями выстроились в цепочку, поглазеть на прибывшую.

Бабушка была в розовом брючном костюме, на кофте огромные, с мою голову, карманы, один набит пачками салфеток, в другом лежал пузырек с молочком магнезии — это слабительное. Под короткими, до лодыжек, брючинами розовые носки с кружевами и кроссовки, белые, с толстыми розовыми шнурками. Волосы у нее были не ее, смехотворный пышный парик, весь в блестящих бусинках дождя. Бабушка притиснула меня к себе, окатив запахом микстуры от кашля.

Явился промокший Карла, похожий на песика чихуахуа, приволок сумки и чемоданы.

— Видок у тебя скорее «ох», чем «ух», — сказала бабушка.

Он поставил вещи на пол и вместе с нами стал ждать, что же еще выдаст бабушка.

Папа умиленно улыбался, будто перед ним был уморительный котенок, очень крупный экземпляр, кило на девяносто.

Бабушка приставила к уху ладонь.

— А почему никто не сыграет мне на скрипке и на банджо? Что-нибудь в стиле блюграсс? Или, черт возьми, я не в Западной Вирджинии?

Мама уперлась руками в бока:

— Лаудина, о чем это ты?

— Как о чем? Я проделала такой длинный путь, а меня встречают без музыки, где же ваш знаменитый блюграсс? В горах Западной Вирджинии все хором играют и поют, не так ли?

Проигнорировав мамин свирепый взгляд, бабушка повернулась к ней спиной. Мы с братьями были зачарованы, как в кино про вампира, который одним взглядом может заставить человека делать что угодно. Тихо ворча, бабушка наклонилась над мокрыми сумками, мы все втроем подошли ближе. В сумках оказались: блюда, украшенные картами разных штатов; прозрачные глицериновые шарики с белыми «снежными» хлопьями над всякими домиками и человечками; кедровые шкатулки с названиями городов на крышках; пирожные с пекановыми орехами и еще много всякой всячины. Она вручила каждому из нас по шарику «с метелькой» из Кентукки и по шкатулке из Теннесси.

— Я рад, что ты смогла к нам приехать, мама, — сказал папа.

— Ты забрался слишком далеко от дома, мой мальчик.

Папа родился в техасском городе Плано. Мама говорила обычно: «унылый старый Техас». Бабушка Лаудина не считала Техас унылым, наоборот. Там она прожила свою жизнь, и никогда его не покинет, с жаром твердила бабушка.

Чтобы позлить Лаудину, мама посреди очередных восхвалений Техасу начинала напевать: «О, как прекрасны мои горы-исполины!», гимн Западной Вирджинии.