Нефтяная Венера - Александр Снегирев Страница 7

Мы сидим за круглым столом, молча рассматривая картину.

– Как ты её раздобыл?

– Я гулял там, и – вдруг трах! Авария! Я подошёл, дяденька лежит, не двигается. Не пристегнулся. Всегда надо пристёгиваться…

– Ну хорошо, а картину-то ты где взял?

– Она рядом с ним лежала. Я дверцу открыл и взял.

– А тебя никто не видел?

– Никто. Машин не было…

И как Ване удалось незаметно допереть её до дома?.. Хотя… может, ещё объявятся свидетели… А картина-то ерундовая, не хочется из-за неё погореть…

– Папа, а это искусство? – прервал мои мысли Ваня.

– Что?.. Искусство?.. Трудно сказать… Наверное, не совсем искусство.

– А почему?

– Ну, чтобы картина считалась искусством, надо, чтобы она была… чтобы была… – Я запнулся. Оказывается, не так просто разъяснить то, что кажется очевидным. – Картина должна быть красивой. Вот!

– А разве она некрасивая? – удивился Ваня. – Она очень красивая!

Я смотрю на нефтяную «Венеру». Сказать, что некрасивая, нельзя… но ведь такие вещи не принято называть красивыми…

– Может, и красивая, не знаю…

– А зачем нужно искусство? – продолжает расспросы Ваня.

– Как зачем?! Зачем… Ну… чтобы показать людям то, что ты считаешь красивым. Типа того. Вот художник увидел красивую женщину, нарисовал её, и оказалось, что ты тоже считаешь её красивой.

Ваня широко раскрыл глаза и закрыл рот руками. Так в мультфильмах изображают сильное удивление. Думаю, оттуда он этот жест и заимствовал.

– Что тебя так удивляет?

– Я понял…

– Что ты понял?

– Художник её специально для меня нарисовал!

– Да нет, Вань. Я в другом смысле сказал…

Но Ваня больше не слушает.

– Я понял это! Я понял! Поэтому я её взял! Он для меня нарисовал!!!

Принимаюсь фантазировать о том, кому бы «Венера» могла принадлежать. Разбогатевший простак заказал изображение возлюбленной… Овдовевшая леди за тридцать решила заполучить свой портрет кисти модного живописца… Или какой-то психованный художник всего-навсего решил создать новый символ России: фигуристая блондинка, нефть, берёзки…

После смерти мамы с папой я вернулся в родительский дом. Всё казалось новым и чужим. Мои детские книжки, которые читали Ване, моя одежда, которую я носил в его возрасте, и куча незнакомых вещей были разбросаны повсюду. Я сидел в гостиной, где когда-то впервые поцеловал Лену, где обнимал её под роялем. Лампочка-индикатор на телевизоре была заклеена изолентой. Мама определила с помощью маятника, что через эту лампочку телевизор высасывает из человека энергию. На полу – карандашная разметка, обозначающая энергетические разломы. Я ходил по гостиной, мрачно глядя под ноги, а из-за большой стеклянной двери на меня настороженно смотрел сын-дурачок.

Я оказался заложником родительской добродетели. Инвалид – тюрьма для близких, колодка на ноге. Никуда не пойдёшь, не уедешь. Только и знай что сиди с ним да горшки выноси. Ощущение тюрьмы вернулось. Они взяли Ваню на воспитание, а теперь – бац! – умерли в одночасье! При чём здесь я?! Да, сын мой, но я от него уже отказался пятнадцать лет назад! У него нет отца! У него даже в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк! Чего он липнет ко мне как банный лист! Жизнь моя поехала под откос. Поездку в Майами пришлось срочно отменить. Пошли слухи о моей необязательности и о сынке-дебиле, с которым я теперь вожусь.

Я вспомнил мать.

– Сука! Какая же ты сука! Хотела внука?! Получила! Мало! Даже после смерти хочешь, чтобы я жил по твоим правилам! Не выйдет! – шипел я, пиная кресло. – Я родился мёртвым не для того, чтобы в тридцать лет похоронить себя заживо!..

А может, я и не рождался вовсе? Может, меня так и не оживили акушеры роддома на Плющихе? Тогда всё это сон. Я мёртв или воплотился в каком-то другом, неправильном, искажённом мире…

На этот раз я решил лично отказаться от сына. Узнал адрес интерната для даунов, оставил Ваню под присмотром старушки соседки Клавдии Васильевны и отправился договариваться.

Проезжая по узкой улице, я увидел крупное существо в старой нейлоновой куртке и надвинутой на лоб шапке, несмотря на жару. Существо вяло плелось по тротуару, а вокруг скакали мальчишки с игрушечными ружьями и обстреливали его пластмассовыми пульками.

– Пошёл отсюда! Пошёл! Огонь! – кричал бойкий мальчик-вожак.

Оказавшись близко, я разглядел черты лица существа. Слабоумный, загоняемый детьми, как древний мамонт. Он отвечал на их стрельбу и крики невнятным мычанием и, неловко прикрываясь рукой, шёл дальше. Я подумал было шугануть мальчишек, но сзади просигналили, и нога сама нажала на газ.

Интернат располагается возле кольцевой дороги. Бетонный дом за обшарпанным забором. Помойка для людей. Здоровые, «полноценные» запирают здесь «бракованных». Холод в обшарпанных, неуютных коридорах и общих комнатах, где обитают слюнявые изгои. Служители в застиранных белых халатах, будто вакцинированные от сострадания… Вспомнилось, как в своё время мы оставили бабушку в доме для престарелых на две недели. Очень хотелось съездить на море. Бабушка просила не оставлять её, но билеты были уже куплены, а старуху с собой не возьмёшь…

Не дождавшись приёма у директора, я сел обратно в машину. Завёл мотор, но не смог тронуться с места. Меня колотило. Колени и руки тряслись. Сердце скакало в груди, зуб на зуб не попадал. В таком состоянии никуда ехать нельзя.

Вышел, запер дверцу, пошёл вдоль забора. Набрёл на районный гастроном, купил чекушку. Выпил немного во дворе и вдруг затосковал. Поймал такси, приехал на Рождественку к институту, потом пешком, через весь центр, отправился к школе, где учился…

Судьба плотно навалилась на меня, как бывает в час пик в метро. Незнакомые люди, стоящие на расстоянии, вдруг оказываются прижатыми лицом к лицу, телом к телу. Невольно, даже если не хочешь, увидишь все прыщики, поры, волоски на щеке соседки, только что казавшейся тебе безупречно красивой. Моя судьба оказалась прямо перед носом. Задышала в лицо. Я почувствовал её запах… Долго отворачивался, но в конце концов вынужден был её рассмотреть. Вопреки ожиданиям и страхам резкое укрупнение не отвратило меня. Так бывает: боишься чего-нибудь, а когда доходит до дела, всё оказывается не так уж и страшно. Я вдруг понял, что хватит бегать от судьбы. От её предложений.

Я не хотел сковывать себя уходом за больными, уклонялся от этого как мог… И вот, кажется, настало время выбрать путь… рано или поздно всё равно пришлось бы выбрать…

Мы прожили на даче неделю, как и планировали. Доктор рекомендует Ване свежий воздух. Время прошло спокойно, никто нас не беспокоил, пропажей картины не интересовались.

Стоим на остановке. К счастью, погода по-прежнему теплая. Из-под колёс проезжающих машин летят брызги. Я то и дело оттаскиваю Ваню от края дороги, куда он лезет, высматривая автобус. Наконец подходит наш сто двенадцатый: расплатившись с шофёром, протискиваемся внутрь.