Орест и сын - Елена Чижова Страница 7

Хитрый немец молчал как рыба. Тетерятников покачал головой: похоже, его собеседнику не хватало научной солидарности. Может быть, он не очень хорошо воспитан?

Пристыженный немец зашелестел страницами. Тетерятников заглянул. Немец вел речь о богах древнейших пантеонов. Их бессмертная жизнь описывалась соответствующими мифами. “Ага”. Матвей Платонович оценил подсказку. Конечно, новые волхвы могут быть живыми людьми, но — и здесь заключалась главная хитрость, — чтобы стать выходцами из древнейших цивилизаций, в своей обыденной жизни они должны будут действовать в рамках мифологических канонов.

Казалось бы, теория начинала обретать логику, но сам Матвей Платонович отчетливо понимал непрочность ее основ. Когда бы дело сводилось к очередной лекции, посвященной Иудее, Вавилону или Египту, он легко обошел бы подводный камень, излагая мифологические системы по отдельности, время от времени лишь указывая на очевидные параллели. Однако себе-то он отдавал отчет в том, что в настоящее время, по многим причинам, этих систем не существует в замкнутом виде, — перевалив через хребты тысячелетий, они, в значительной степени, стали зеркальными отражениями друг друга.

Больше того, эти зеркала оказались выставленными таким сложным образом, что каждое изображение — то есть миф, — развиваясь как в прямой, так и в обратной перспективе, и усложнилось, и умножилось многократно. Можно сказать, что каждая мифологическая система, вписанная в круг одновременных эпох, двигаясь по своей орбите, бросала тень на соседние планеты. В этой тени первоначальная реальность начинала проступать в отраженном свете.

Немец поморщился. Похоже, он считал это препятствие преодолимым. Во всяком случае, начинать следовало с начала: первым звеном цепи были царства Шумера и Аккада. С позднейшим возвышением Вавилона эта область стала называться Вавилонской.

Немец глядел под руку. Тетерятников прикрылся локтем. На это у него была одна, но веская причина, о которой, как человек порядочный, он не собирался распространяться. Конечно, выбор времени и места объяснялся объективными историческими законами, но эти законы не отменяют личных предпочтений. В данном случае выбор подкреплялся тем, что в шумерский пантеон входила богиня Инанна, яростная и непреклонная воительница, богиня плодородия, плотской любви и распри. К ней Матвей Платонович чувствовал тайное влечение.

Кажется, немец понял причину его деликатности, во всяком случае, он отвел глаза.

В ряду ее многочисленных мужей упоминается бог-пастух Думузи. Его она отправляет вместо себя в Царство смерти, но здесь нет никакого противоречия. Инанна — олицетворение могучих сил природы, безразличных к понятиям Добра и Зла.

Матвей Платонович отложил перо. Его глаза подернулись влагой, как всякий раз, когда он думал об этой юной и своенравной богине. Больше всего на свете ему мечталось оказаться на месте счастливчика Думузи.

Тетерятников помял бородавку. Последняя тема давала характерный пример зеркального отображения. В текстах о пророческом сне Думузи пытается спастись от злобных демонов подземного царства. В конце концов демоны настигают его и раздирают на куски. Позже эти демоны проросли в греческую мифологию, превратившись в эриний. Старухи со змеями вместо волос, с зажженными факелами в руках. Эринии — хтонические божества, охранительницы материнского права. Они преследуют Ореста за убийство матери. Эсхил в “Эвменидах” изображает безумие охваченного эриниями Ореста. Гераклит, греческий натурфилософ, считает эриний “блюстительницами правды”, ибо без их воли даже “солнце не преступит своей меры”.

Матвей Платонович задумался. Заложив первые, вавилонские, кирпичи в здание будущей теории, он обращался мыслью к египетским. Собственно, образ кирпичей, естественный для строителей зиккуратов, становился всего лишь метафорой, как только речь заходила об областях, прославивших древний Нил. Создатели саркофагов складывали свои пирамиды из камня.

Трудность заключалась в том, что в каждой области (номе) сложился свой пантеон богов, воплощенных в небесных светилах, зверях и птицах. Позднее местные божества сгруппировались в триады во главе с богом-демиургом, вокруг которого создавались циклы мифологических сказаний. Женские божества каждого пантеона, как правило, имели функции богини-матери. К примеру, фиванская триада, которую Матвей Платонович по известным ему причинам предпочитал всем другим, состояла из бога солнца Амона, его жены Мут — богини неба и их сына Хонсу — бога луны.

С усилением древнеегипетского государства мифологические представления видоизменились. В частности, Осирис как бог мертвых вытеснил древнего бога, покровителя умерших, Анубиса — вечно снующего по кладбищу шакала. Развитие религиозной мысли сопровождалось и процессом слияния, синкретизации богов, что в свою очередь вносило путаницу и неразбериху в их “биографии”. Вот почему, отдаляя решительный момент выбора египетского персонажа, Тетерятников решил начать с общих соображений.

Важнейшую роль в египетской мифологии играли представления о загробной жизни как непосредственном продолжении земной, только в могиле. Осирис вместе с другими богами вершил над покойным загробный суд. В основу оправдания была положена так называемая “Отрицательная исповедь”, содержащаяся в 125-й главе египетской “Книги мертвых”. Она представляла собой перечень грехов, которых не совершал покойник. Только покорный и терпеливый в земной жизни, тот, кто не крал, не посягал на храмовое имущество, не замышлял на царя и был “чист сердцем”, мог рассчитывать на посмертное оправдание.

Осирис, чей культ был связан с умиранием и воскрешением, уже в эпоху Древнего Царства отождествлялся с умершими фараонами. Попросту говоря, каждый умерший фараон становился Осирисом. В более поздние времена таковым стали называть любого умершего египтянина.

Матвей Платонович отложил ручку. Такая “демократизация” лишала Осириса избранности, а следовательно, делала непригодным для роли протагониста нового волхва. Однако семейственность, издревле свойственная египетским пантеонам, наводила на мысль о поиске наследника. Единственным правомочным наследником Осириса был его сын Гор, но Исида зачала младенца от мертвого мужа — что, в глазах Тетерятникова, придавало этому персонажу сомнительный душок. В конечном счете, обозрев весь доступный его памяти спектр, Матвей Платонович остановился на образе Тота — бога мудрости, счета и письма.

Обычно Тота изображали с головой ибиса, его атрибутом была палетка писца. Птичий облик Тота в некоторой степени связывает его с законным наследником Осириса — Гором, который изображался в виде человека с головой сокола. Однако, в отличие от Гора, чья астральная сущность отождествлялась с солнцем, Тот отождествлялся с луной и считался сердцем солнечного бога Ра.

С богом солнца Ра сопрягался и образ Эхнатона, того самого, который в окружении множества ревнивых богов тосковал по Единому. Этот фараон предчувствовал магистральное направление мировой истории, а значит, в известном смысле, двигался с оглядкой на будущую Звезду, которая вела волхвов. Ибисоголовый бог — сердце солнечного бога Ра — становился и сердцем Эхнатона.