Терраса в Риме - Паскаль Киньяр Страница 7
Терраса в Риме - Паскаль Киньяр читать онлайн бесплатно
– Не обижайтесь на меня. Стоит кому-то дотронуться до моих грудей, как мне делается больно от мысли, что я женщина. Здешние женщины все таковы.
– Даже Троньон?
– Даже Троньон.
И она тут же добавила, понизив голос:
– Вам наверняка неизвестно, что женщины, живущие в этом мире, часто хранят в себе дурное воспоминание.
Сказав это, она умолкла.
– Но вы говорите со мной! – попросила она. – Говорите со мной. Скажите мне что-нибудь.
Она плакала.
Он взял ее за руку. Но она тотчас отдернула свою руку.
Моум взглянул на фрукты из Перре, которые Мари горкой выкладывала на блюдо. Он поднес свечу к пышной грозди черного винограда. Сам Моум старался, елико возможно, скрывать свое лицо в тени. Ему было тридцать пять лет. Лицо его покрылось загаром, рубцы стали не так заметны. Он подносил свечу к блюду и трогал пальцем тугие темно-фиолетовые ягоды. Касался кончиком пальца бликов света на их боках. Затем обернулся к Мари. Заключил ее в объятия, и на сей раз она вдруг покорилась ему. Она приникла лбом к его плечу. Моум говорил, что у нее кожа летучей мыши. Такая же тонкая. Такая же нежная. Такая же гладкая, теплая и живая. Она начала рассказывать ему о проклятом хирурге из Нижней Нормандии, о его побитой оспою коже, такой же шершавой, как у Моума. Глаза ее расширились при этих словах. Но Моум Гравер не захотел слушать ее рассказ, ему претило сравнение с другим мужчиной. Он уехал на лошади. Иногда Остерер [18]давал Моуму своего коня. На следующее утро Моум вернулся и встретил Мари, которая спускалась в деревню Перре, а теперь шла обратно в гору. Моум спешился, отдал поводья молодой женщине, а сам взял у нее корзину и пошел рядом.
Стояла мягкая теплая пора – конец лета. На кустах было полно спелой ежевики. В воздухе гудели синеголовые шмели. Полувысохший ручей медленно полз к морю, то и дело застревая в мелких излучинах. Стрекозы, куда ни глянь, сидели на деревьях, забыв о полете и старея в недвижности.
Они распахнули обе створки двери просторной галереи; господин де Сент-Коломб вошел первым. За ним следовал Абрахам Ван Бергхем. Спустя несколько минут показались Мари Эдель, Моум Гравер и Остерер. На мраморном полу стояли в два длинных ряда маленькие аквариумы и клетки. Их там было не меньше сотни. Моум Гравер заметил: «Да тут у вас прямо Ноев ковчег!»
Однако господин де Сент-Коломб никак не ответил на слова, коими Моум старался привлечь к себе его внимание. Оба старика не спускали глаз с раззолоченных аквариумов, где саламандры, тритоны, ящерицы, черепахи, улитки и крабы пожирали друг друга при мягком мерцании свечей в канделябрах.
– Сия анфилада, – объявил господин де Сент-Коломб Абрахаму, – есть галерея предков.
– Верно, – откликнулся Абрахам Ван Бергхем.
– И предки все еще здесь, они по-прежнему едят.
– Верно.
– И предки эти ненасытны, – сказал господин де Сент-Коломб.
Мари Эдель прониклась отвращением к этому месту и, подобрав юбки, выбежала прочь.
Госпожа де Пон-Карре весьма искусно играла на лютне. [19]Иногда ее лютню даже относили в монастырскую приемную, дабы епископ Лангрский мог насладиться этой игрою. Ее исполнение отличалось меланхолией, чисто английской сдержанностью и достоинством, в нем не было суеты. Она аккомпанировала на лютне или на теорбе [20]господину де Сент-Коломбу во время приватных концертов, которые тот устраивал у себя в доме, на берегу Бьевры. Любила она также и книги. Суждения ее были весьма независимы, набожность граничила с республиканской дерзостью. Она первой пожертвовала сумму во много тысяч ливров на строительство в Пор-Руайяль-де-Шан, пустынной местности вблизи леса, неподалеку от Версаля, новой обители для женщин, отринувших мужское общество. Она заняла в этом доме самое красивое помещение, выходившее на галерею с приемными. В ее распоряжении имелись большой салон, расписанный в манере гризайль, молельня и кабинет с бюро для письменных занятий. Под окнами спальни она приказала разбить длинный газон, где установили шестьдесят ящиков с апельсиновыми деревцами. Госпожа де Пон-Карре была чрезвычайно щедра. Она привечала и янсенистов, и республиканцев, и тираноубийц, которых разыскивали королевские солдаты, и евреев, и пуритан. Она давала приют всем гонимым.
Моум Гравер и Абрахам Ван Бергхем отправились в парижский особняк госпожи де Пон-Карре, расположенный на улице Мовез-Пароль.
Они долго ждали там знаменитого виолониста, [21]назначившего им встречу в этом доме, но он так и не пришел.
Такова была некогда жизнь художников – скитания из города в город. Они странствовали. Моум перебрался из Парижа в Лавор, оттуда в Тулузу, Люневиль, Брюгге. Именно в таком порядке. Третье путешествие, совершенное в спешке и скорби, пролегло через озеро Комо, Миланское королевство, Венецианскую республику и Болонью. В Болонье он работал как художник по витражам. После Болоньи настало то ужасное одиночество в Равелло. Затем Рим. За Римом – Испания, Перре, Канд, Париж, Антверпен. Позже – Лондон и Утрехт. В Риме он изготавливал офорты на продажу. С самого своего приезда он работал гравировщиком для торговца эстампами на виа Джулия, возле дворца Фарнезе, копируя эстампы: переносил рисунок карандашом на бумагу, накладывал его на закопченную сажей медную пластинку, а затем гравировал резцом на металле. Его считали учеником Вилламены [22]в искусстве изображать лица, семейства Карраччи [23]– в позах, Клода Желле – в пейзажах. Он не показывался ни у правителей, ни у кардиналов. Выходя из своего дома на Авентинском холме, он надевал широкополую соломенную шляпу, совершенно скрывавшую лицо. Нескончаемые стены Рима с их тенью, голубой, как акулья спина, направляли его шаги. И тень, подобно стрелке часов, описывала круг в течение дня. Сады, виноградники, рощицы вязов, поля, руины. С древних стен пышными каскадами ниспадала бугенвиллия. Черепичные крыши нависали над улицами, где земля перемежалась со скользким мхом. В дальнейшем, по возвращении из Лондона, когда зрение его ослабело, он полюбил работать на террасе верхнего этажа, открытой солнцу, под навесом из розовой черепицы, который велел нарастить. Он все еще копировал иногда гравюры, изображающие состязания музыкантов или уроки музыки для широкой публики. В древние времена римский плебс, восставший против патрициев, укрылся на Авентинском холме и держал оборону вплоть до признания своих прав. Один старый воин, принадлежавший консулу Аппию Клавдию, обнажил спину с возгласом «Provoco!». На старой латыни это означало: «Взываю к римскому народу!» Вкус Моума диктовал ему все более безлюдные пейзажи, все более мрачные руины, морские виды с каким-нибудь крошечным корабликом вдали, как можно дальше, подобным ладье Харона. А внизу слева – неизменная подпись: «Meaumus sculpsit». Зимою он наглухо закрывал окно. Работал в пустой комнате, где обычно демонстрировал свои эстампы. Стол да пара стульев у стены. Задернутый полог скрывал постель. Мари Эдель спала в этой постели чуть ли не год.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments