Человеческий панк - Джон Кинг Страница 7

Я понимаю по напряжению голоса, что он пытается понять, где я есть и почему больше не бью по двери; распахивается входная дверь и влетают Крис и Смайлз, за ними следом — голос Боба Марли, «Рипку Reggae Party», громкость опять убрали, и дверь захлопывается. Крис спрашивает, куда делся Дэйв, мудак он конечно законченный, и я тыкаю пальцем в кабинку, где он заперся; он наверняка слышит наши голоса и понял, что я у раковины, Дэйв выходит с лыбой во всю рожу, надо было бы разобраться, что там было на прошлой неделе, но он уже кинул заподляну, и она к нему вернётся, может, и надо бы оставить всё как есть, как Али не стал бить Уэллса по голове, но я достану Дэйва, когда он не будет этого ждать, а пока посмеёмся; и Крис кривит рожу, когда видит мои штаны и понимает, что тут было, морщит нос, Дэйв смеётся так сильно, что я решаю, сейчас он составит мне компанию и обос-сытся; Крис грустно качает головой, расстёгивает ширинку и стоит у писсуара, бурча себе под нос, а Дэйв достаёт из кармана баллончик краски, трясёт его и начинает раскрашивать стены, пока я вытираюсь, и когда я тоже хочу пройтись по стенам краской, туалет уже покрыт граффити, от «ЭЛВИС ДРОЧИЛА» до «ТНЕ LOFT RUN FROM MOTHERCARE» и «VAMBO MARBLE EYE». Я беру баллончик, он почти пустой, и ребята резко сваливают, и я остаюсь с уликой в руках, толпа дрочил, и я трясу баллончик и вывожу большими грязными буквами «ДЭЙВ БЕРРОУЗ ПЕДРИЛА И СОСЁТ У СОЛДАТ», бросаю пустой баллон в толчок и покидаю место, голова опущена, быстрее смешаться с толпой ребят и девчонок, которые тусят на танцполе; весь зал сходит с ума под «God Save The Queen», лучшей в Праздничную Неделю, и я иду в бар, назад к братве, вижу, что Солдат Барри уже один, разгруженный Трейси Мерсер и кайфующий от песни. Крис собирает деньги и идёт за вторыми банками, последними на сегодня, у каждого есть порция лайма, который стоит целый фунт, но стоит того, чтобы сбить привкус лагера во рту, никто не признается, что он нам не нравится, все говорят, просто для контраста. Крис приносит пиво и тычет в другую подружку Трейси, зырьте — охуительные сиськи, и мы следим за пальцем и видим девушку, которая расчищает секцию танцпола, глаза Дэйва лезут на лоб, и мы видим девушку в действии, мягкое колыхание сисек и линию чулков, и тут начинается, все расходятся, как при махаче стенка на стенку, музыка переключается на «Life On Mars» Боуи; и я жду любимую строчку про троглодита на дискотеке, вспыхивает стробоскоп, может, ди-джей не такой уж дрочила, потому что я понимаю, панк — это значит забить на ту музыку, которую слушал в прошлом, но Боуи — колдун звука, и никто не верит байкам, что Боуи педик, ну музыканты часто говорят, что они голубые, это модно, и это больше в газетах пишут, но Джеффер-соны начинают дурить, и вышибалы прибегают и тащат трёх братьев наружу, и когда они вылетают за дверь, музыка останавливается и чувак из кассы начинает гонево, говорит, какие-то бляди изрисовали туалет, и когда он узнает, кто это сделал, вышибалы отрежут им яйца, вообще-то рисовать нормально, а вот ножом резать не стоит, но народу по большей части до транды; все смотрят на махач у входа, и тут ди-джей просит Дэйва Берроуза выйти вперёд и принять наказание, как мужчина, и пара человек смотрят на Дэйва, но слишком мало, чтобы сдать его, и он въезжает, начинает оглядываться, и это сбивает с толку тех, кто якобы его узнал, он нервничает, а я надеюсь, что шутка не зайдёт слишком далеко, учитывая, что вышибалы заняты; они вытаскивают Джефферсонов за вторую дверь и бьют ногами, братья отвечают, и неплохо для своего возраста; их старик не раз разносил пабы и избивал копов, старший из братьев влетает в самого большого вышибалу, тот теряет равновесие и валится назад сквозь большое зеркальное окно; девчонки принимаются орать, а ди-джей забивает на попытку выяснить, кто раскрасил туалет, ему надо успокаивать публику, лучше всего поставить тупую любовную песенку, и братва — друзья вышибал — лезут в драку, и я вижу сквозь разбитое стекло, что Джефферсоны сваливают, пересекая стоянку, против них слишком большая толпа; они исчезают в темноте, вышибалы тоже, и мы со Смайлзом смотрим на часы, теперь музыка будет говенная, медленные танцы для сладких мальчиков, время клеить девочек; и Дэйв спрашивает, откуда ди-джей узнал его имя, но я улыбаюсь и пожимаю плечами, я тут ни при чём, прислоняюсь к стене, смотрю на девушек издали, тупые бляди танцуют рядом со спонсорами, свежий воздух идёт из разбитого окна, люди смеются и шутят; жарко, все потеют, чтобы угодить всем, ставят «School’s Out» Элиса Купера, мы потягиваем из банок, стоим у стены, становится скучно, хочется уже заняться чем-нибудь другим, и да, сульфат очень даже ничего, вполне себе.

Мы идём к грузовику хот-догов, народ перед нами загораживает прилавок, такие жирдяи подобрались, но я слышу шкворчание бекона, чую жареный лук сквозь пыль дорожных работ и запах пива. Продавец в фургоне ещё толще покупателей, на нём забавный полосатый фартук, подвязанный поясом с рюшечками, крошечная поварская шапка растёт из головы. Он прямо напрашивается, но мы его не дразним, не зовём Сиськоголовым, Дондиком или ещё как, чтобы подоставать его. Все ведут себя паиньками, мы видели, как месяц назад алкаш обозвал его жирной турецкой блядью, когда у того кончились криспы, а через десять секунд мужик собирал передние зубы с земли. Мы сидели на стене, посасывали чай, занимались своими делами, а оказались на лучших местах, когда Шеф давал урок хороших манер, лучше, чем «Ужас в Маниле» [7]или «Буря в Джунглях» [8].

Прикол в том, что Шеф — грек, вряд ли ему нравится, когда его зовут турком, а что такое блядь, он может и не в курсе. Его английский — не фонтан, но он быстро учится, и, по-любому, слово «турок» он знает. Он вышел из фургона, размахивая тяпкой, быстрее, чем идиот успел бы сказать «Мохаммед Али». И вот повсюду кровь, а мы выяснили, что турки и греки друг друга ненавидят, что Шеф воевал с турками в войне на Кипре. Нам всё это рассказал один из покупателей. Шеф расстроился, сказал, надо было подождать, пока дети допьют чай и расползутся по домам, очень извинялся. Мы не сразу врубились, что это он про нас говорит, а он пошёл в фургон и выскочил с батончиком «Марса» для каждого из нас. Мы не слишком обрадовались, что нас называют детьми, но предпочли молча сжевать батончики.

С тех пор, как он урыл того парня, у Шефа больше не было проблем. По кирпичной стене, где все сидят, едят свои хот-доги и бутерброды с беконом, пьют какао и чай, жуют криспы и шоколад, поползли истории, как Шеф убил троих турков во время кипрской войны, порезал на части мечом, отрезал руки-ноги, отрубил яйца и засунул мертвецам в рот. Убийство и так невесёлая штука, а расчленёнка вообще выбивает людей из колеи. Не знаю, что тут правда, а что нет, но с тех пор никто не пытался дерзить Шефу. Даже те мужики спереди, явно из отдела продаж, которым обычно по фиг, кого они там напрягают, ведут себя вежливо и мило, в нужных местах говорят «спасибо» и «пожалуйста», отпускают шуточки и бородатые подначки, с этим громадным греком в фартуке и поясе с рюшечками, киприотом-мясником.

Люди сдвинулись к одной стороне прилавка, и мы видим Шефа, он артистично собирает заказы — сразу видно, что он гордится своей работой, толстые пальцы движутся осторожно и аккуратно, как у Оливера Харди. Бекон правильно сложен и засунут в булочки, сверху — толстые ломти лука, кетчуп и соус по желанию покупателей. А те получают заказы и отходят к стене, садятся, и мы со Смай-злом, Дэйвом и Крисом проходим вперёд и заказываем четыре чашки чая. Неплохо бы пожрать, но мы, как обычно, без копья, берём пластиковые чашки и садимся на кирпичи, поговорив с Шефом про школу, что мы учим и кем хотим стать, когда вырастем. Это такая медленная пытка, как эсэсовцы делали в кино, спид почти выветрился и этот психованный грек напоминает нам наше место в жизни.