Палитра сатаны - Анри Труайя Страница 7

— Хотите зайти в дом и выпить стаканчик? — спросила Мирей.

— Да нет… — растерянно пролепетал Мартен.

— Ну тогда привет! — буркнул сын. — Я провожу Мирей до дома. Скоро увидимся.

И, круто развернувшись, он зашагал рядом с молодой женщиной, которая шла, покачивая бедрами. Их можно было принять за примерную супружескую пару, спокойно шествующую к своему домашнему очагу. Мартену стало уж совсем не по себе. Вконец растерянный и смущенный, он поспешил домой, на кухню, где царила Гортензия.

Однако, увидев ее, Мартен передумал рассказывать о встрече с Люсьеном и Мирей. По здравом размышлении решил, что тут незачем делать какие-либо серьезные выводы. Молодым теперь свойственны свободные манеры, это веяния новой эпохи. То, что людей его возраста шокировало, ровесникам его сына представлялось вполне естественным.

Часы пробили пять пополудни. Мартен рассчитывал, что Люсьен не замедлит возвратиться, как только проводит Мирей до дому. Тот же, напротив, вернулся лишь к обеду, ни минутой раньше, весь какой-то распетушившийся и чуток навеселе. За столом он, не стесняясь, принялся распространяться о том, сколько приятных минут выпало ему сегодня, как славно он провел время сперва на берегу пруда, потом у Мирей.

— Альбер был дома? — не слишком любезно оборвал сына Мартен.

— Он как раз пришел, когда я собирался уходить.

— Вы хоть немного поговорили?

— Перекинулись двумя-тремя словечками. Он выглядел усталым.

— У него еще нет ничего на примете для тебя?

— Пока ничего. Сказал — ищет. Он симпатяга!

Телевизионная программа не обещала ничего стоящего, так что спать они отправились пораньше.

Все следующие дни стояла хорошая погода, Люсьен и Мирей снова рыбачили на пруду. И неизменно без Альбера, которого каждый раз что-нибудь удерживало дома. Мартен навестил его, пока их не было. Он застал друга за пристраиванием новых спичек к крошечному «Беллерофону». Против обыкновения, Альбер гостю отнюдь не обрадовался, казалось, это даже его раздражило. Хозяин дома чуть ли не открыто давал понять, что его отвлекают в чрезвычайно ответственную минуту, требующую крайней сосредоточенности. Он то и дело погладывал на свои наручные часы. Может, ему не терпелось увидеть жену? Поглощенный кропотливым занятием, хмурый, он едва отвечал на Мартеновы вопросы и не стал удерживать, когда тот дал понять, что собирается уходить.

Вернувшись домой, Мартен решил зайти перед обедом в ангар, где в былые дни складировал материалы и инструменты. Там все еще стояла бетономешалка с опрокидывающимся барабаном, которая, несмотря на значительный износ, могла бы заинтересовать компанию «Томеко». Ключ от ангара обычно висел на гвозде у кухонного окна. Но сколько он ни искал его, ключ как в воду канул.

— Куда ты его засунула? — спросил он у Гортензии.

— Да я его вообще не трогала.

— Тогда кто же?

— Может, Люсьен?

— Может быть.

Не сказав больше ни слова, Мартен вышел и направился к ангару — полуразрушенному строению через три дома от его жилища. Оба окна наглухо задвинуты плотными щитами. Дверь заперта на ключ изнутри. Он приложил ухо к створке. За ней — ритмичные вздохи и стенания. Никакого сомнения: внутри занимались любовью. Уронив руки, он стоял, не веря собственным ушам, отказываясь что-нибудь понимать. В доме напротив у перекрестья оконной рамы дрогнула занавеска. За ним подглядывали. Завтра весь Менар-лё-0 будет в курсе. В ярости он круто развернулся и зашагал к дому. Дыхание спирало, на грудь навалилась такая тяжесть, будто не кто-нибудь, а он сам только что совершил какое-то непотребство. Что делать? Устроить Люсьену допрос? Потребовать от сына прекратить всякие отношения с Мирей? На это у него не хватит смелости. Он слишком боялся скандальных препирательств, его мутило от одной мысли о них. За двадцать лет супружества ни он, ни Аделина ни разу не повысили голоса. Любое дело он всегда стремился решить миром, это стало его правилом. И от этого ему неизменно делалось хорошо на сердце. А Гортензия, как быть с ней?.. Он рассудил, что делиться с сестрой своими открытиями совершенно бесполезно. В конце-то концов лично ее эта история никак не затрагивала. Он что, сторож добродетели сына своего, когда тому уже стукнуло добрых двадцать пять годков? Разумеется, Мирей сиганула в кусты по собственной блажи, такое бывает. К тому же у этой не в меру легкомысленной — сплошной ветер в голове — молоденькой особы, скучающей в глуши Менар-лё-О, наверняка не первое приключение. Только бы Альбер ни о чем не проведал.

Когда Люсьен пришел и уселся за обеденным столом, Мартен постарался состроить этакую суровую, непроницаемую мину, не объясняя причин своего дурного расположения. Сын же плюхнулся рядом с отцом, являя собою, напротив, образец веселости и прекрасного аппетита. Сразу было видно, насколько он доволен прошедшим днем. Хотя нож и вилка в его руках так и порхали, мыслями он еще оставался с Мирей, продолжая без устали ублажать ее. В конце трапезы Мартен отважился поглядеть сыну в глаза и спросить без обиняков:

— Ты брал ключ от ангара?

— Да, хотел взглянуть, что у тебя осталось из материалов. — Люсьен встретил взгляд отца примирительно-бесстыдной усмешкой.

Потом он встал из-за стола. Но даже не подумал повесить ключ обратно на гвоздь. Оставил его у себя в кармане. А значит, надеялся пользоваться им и дальше.

Из комнаты он вышел вразвалку, будто какой-нибудь селезень. Его родитель чуть не вспылил. Но сдержал себя. Мир в доме превыше всего. Пусть другие катаются, сцепившись, по полу или рвут друг дружку на части, он же останется в своем уголке, скрестив руки на груди!

Ночь Мартен провел отвратительно. Его преследовали кошмары, и он часто просыпался, исполненный тревоги. Видел, например, голую Мирей, страстно стенавшую под распаленным Люсьеном, и Альбера, привязанного рядом к стулу и грустно взиравшего на них. При этом зрелище присутствовало все селение, и оно рукоплескало такому спектаклю. Сам же Мартен, вместо того чтобы растащить эту парочку несчастных, совокуплявшихся прямо на земле, словно животные, хохотал во все горло и приглашал оскорбленного мужа в свою очередь позабавиться таким публичным актом любострастия.

Он поднялся раним утром, когда все еще спали. Быстренько выпил большую чашку кофе с молоком и ломтем серого хлеба, намазанного вареньем из красной смородины. Слегка подзаправившись, почувствовал, что вполне пришел в норму. Повеселел, спустился в сад. Утренняя свежесть понемногу рассеивала ночные наваждения. Влажная трава блестела, от земли шел густой запах перегноя. Стоило поднять глаза — взгляд теряется среди бесконечной равнины. Начинаясь прямо за оградой, она убегает вдаль, по-умному расчерченная на прямоугольники, границы которых размыты легкой дымкой. В полях еще нет людей. Одна только машина вдали катит по дороге к Немуру. Ее кузов издали поблескивает, как панцирь бронзовки. В полной тишине рождения нового мира различимы только крики птиц, суетящихся среди древесных ветвей, поспешая по своим ранним надобностям. Вот где истина — в этой вечной, безмятежной пахотной земле, а не в фантасмагориях охваченного лихорадкой мозга. Мартен вполне успокоился. Вскоре над его головой захлопали ставни. Дом открывал глаза. Появились Гортензия и Люсьен — две привычные, такие будничные физиономии.