Джек, который построил дом - Елена Катишонок Страница 7

– В искусстве целое направление существует, если вы не в курсе! – бушевала Ада. – Этот рисунок я собираюсь отправить на выставку.

– Какое направление?.. На какую выставку?!

– На выставку детского рисунка. Наша газета организовывает, – Ада протянула руку за тетрадью. На вопрос о направлении в искусстве можно было не отвечать, тем более что никто из присутствующих, включая Аду, о примитивизме не слышал.

Директор опять слегка кивнула – или сделала неуловимое движение головой, которое можно было принять за кивок. Она не произнесла ни слова с самого начала, но стало ясно, что разговор окончен.

Дома вечером тетрадью потрясала Ада – точь-в-точь, как это делала учительница на уроке.

– Что она здесь усмотрела, я не понимаю? Скажи, что?

Она обращалась к брату. Яков с неудовольствием оторвался от телевизора и посмотрел на рисунок: мощный столб, увенчанный красной шишкой; внизу редкая рыжеватая поросль. Сдернул очки, снова надел – и словно прозрел: понял. Открыл было рот – и закрыл: такое не скажешь ни сестре, ни матери, хотя Клара Михайловна тоже смотрела с тревогой. Он отодвинул рисунок и с досадой махнул рукой:

– Э… дура она, твоя учительница!

– Яшка! – укоризненно прошипела Ада, посмотрев на сынишку, забившегося в угол дивана.

– Что Яшка? Дура она, говорю! И ты… тоже дура!

Сестра обидчиво поджала губы. Что от него можно еще услышать, кроме вечного «дура»… Может, и дура, но стратегию выбрала правильную: «наша газета» прозвучало в директорском кабинете очень весомо.

Нашлось Янику место в школе, как ни робел он на следующий день. Его не прогнали; более того, учительница вела себя так, словно ничего не случилось. Уроки рисования продолжались, разве что больше не рисовали кто что хочет, а только что задано. Правда, он и дома перестал рисовать. Акварельные краски в кругленьких ярких лужицах высохли, потускнели и потрескались, альбом он забросил за шкаф.

И в школе, когда учительница трясла тетрадкой, и дома, где мама спрашивала, почему ствол такой толстый и нет листьев, никто не слушал его объяснений. Но разве нужны листья, когда созрели плоды?

Почему разозлилась учительница – вот что было загадкой, которую мальчик решить не мог. Решить могли бы психотерапевты, которых не было в той части света. Но почему ребята смеялись, будто все поняли?..

Боль, обида, недоумение стерлись из памяти – рисунок помнился. Повзрослев, Ян понял, что учительница была просто несчастливой озлобленной женщиной; он не помнил ее имени.

Альбом остался за шкафом.

Школа имела существенное преимущество перед детским садом: она отнимала только полдня, вторая половина принадлежала мальчику. Делать уроки за подаренной отцом партой после того, как только что встал из-за школьной, казалось совсем глупо. Яник привычно раскладывал тетрадки на обеденном столе; со всеми уроками справлялся легко. Настроение падало, когда раскрывал «Родную речь». Хуже всего было со стихами. Он долго боролся с басней «дедушки Крылова» – хоть убей, не мог выучить строчки «На ель Ворона взгромоздясь» и «Вещуньина с похвал вскружилась голова». От слова «вещуньина» на него нападал столбняк, а читать задавали наизусть и «с выражением», как говорила учительница. Стало ясно, что от стихов лучше держаться подальше. «В твоем возрасте я “Робинзона” читала!» – упрекала мать, и в Яниковой голове неведомый Робинзон отправлялся в компанию к «дедушке Крылову». К счастью, никакого «Робинзона» в доме не было.

Мать часто повторяла: «Книжки читать надо!» В библиотеке ему выдали «Судьбу барабанщика» Гайдара. Книжка показалась Янику страшнее, чем слово «вещуньина». Что-то он читал еще – не страшное, но скучное; не запомнилось.

А потом он перешел в пятый класс. Урок чтения теперь назывался «литературой». Появилась другая учительница, молодая и приветливая. На смену мучителю Крылову пришел Пушкин. На портрете Пушкин Янику понравился: загорелый, давно не стриженный мальчик подпер щеку рукой, отвернулся к окну – то ли наказали, то ли обиделся. Понравилось, что Пушкин тоже любил сказки. О дэвах няня ему не рассказывала, зато знала про царя Салтана и про мертвую царевну. Потом учительница вслух читала «Бесов» и задала выучить наизусть.

Яник не мог понять, почему дома было так трудно читать. Стихотворение выглядело совсем иначе, словно в строчках бушевала вьюга, но не было ни ямщика, ни надежных коней. Он ходил по комнате, бормоча головоломные строчки, которые никак не запоминались, и со страхом ожидал урока. В школу шел обреченно, частичкой души надеясь, что его не вызовут.

Вызвали. Сосед по парте тихонько подвинул ему учебник, но Яник не мог больше смотреть на заколдованные строчки.

– Читай, Богорад, – улыбнулась учительница. – Мы слушаем.

Он перевел дыхание и начал: