Клуб убийств по четвергам - Ричард Осман Страница 7

— Все правильно, — как ребенку объясняет ему Ян Вентам. — Здесь как раз имеет место обсуждение. Вы — проживающие. Обсуждайте сколько хотите, у вас еще двадцать минут.

Вентам сидит за складным столиком перед собравшимися в гостиной. Здоровый загар, расслабленность и темные очки, сдвинутые на прическу из каталога моделей 1980-х. На нем дорогая рубашка поло, на руке часы, величиной не слишком уступающие настенным. На вид кажется, что и пахнет он прекрасно, но не стоит подходить слишком близко, чтобы проверить.

По сторонам от Вентама женщина лет на пятнадцать моложе него и мужчина в жилете, открывающем татуированные руки — он листает что-то в телефоне. Женщина — архитектор проекта развития, татуированный мужчина — Тони Карран. Рон не раз видел Каррана, да и наслышан о нем. Ибрагим записывает каждое слово, а Рон упрямо тычет пальцем в сторону Вентама.

— Меня так просто не проведешь, Вентам. Это не обсуждение, а засада.

Джойс решается вставить свое слово.

— Скажи ему, Рон!

Рон и сам знает, что делать.

— Спасибо, Джойс. У вас это называется «Лесной поселок», а деревья-то вы вырубаете подчистую. Круто, сынок. На компьютере картинка залюбуешься, все чистенько, солнышко светит, облачка пушистые, в пруду уточки плавают. Компьютер тебе что хочешь нарисует, сынок, а нам нужна настоящая масштабная модель. С деревьями и человечками.

Он срывает аплодисменты. Здесь многим хотелось бы увидеть масштабную модель, но Ян Вентам уверяет, что так теперь не делают. Рон продолжает.

— И вы нарочно взяли архитектором женщину, чтобы мне нельзя было орать.

— Тем не менее ты орешь, Рон, — отмечает Элизабет, сидящая двумя рядами дальше с газетой в руках.

— Это я еще не ору, Элизабет! — орет Рон. — Когда заору, чувак это заметит. Ты на него посмотри — вырядился как Тони Блэр. Не хочешь заодно и Ирак разбомбить, а, Вентам?

Хорошая реплика, думает Рон, пока Ибрагим добросовестно записывает его слова для протокола.

В те времена, когда о нем писали в газетах, он звался «Красный Рон», хотя тогда все были немножко «красные». Его газетные снимки редко обходились без заголовка: «Вчерашние переговоры сторон сорваны». Рон — ветеран пикетов и отсидок в полицейских участках, войн со штрейкбрехерами, черных списков и скандалов, сидячих и итальянских забастовок, манифестаций и маршей. Рон грел руки над жаровнями вместе с ребятами из «Бритиш Лейленд». Рон своими глазами видел разгром докеров. Рон пикетировал «Ваппинг» и был свидетелем победы Руперта Мердока и поражения печатников. Рон вывел кентских шахтеров на шоссе А1 и попал под арест в Оргриве, когда было окончательно сломлено сопротивление угольной промышленности. На его месте не столь несокрушимый человек решил бы, что приносит неудачу. Но такова участь угнетенных, а Рон обожал быть угнетенным. Случись ему очутиться в ситуации, где его не угнетали, он выкручивался и выворачивал ситуацию наизнанку, пока не внушал всем вокруг, что угнетен.

Однако слова у Рона никогда не расходились с делом. Он всегда готов был без лишних разговоров помочь людям, которым требовалась помощь: пара лишних монет к Рождеству, жилье или адвокат для суда. Каждому, кто нуждался в защите, Рон всегда протягивал свою надежную татуированную руку.

Татуировки теперь вылиняли, рука дрожала, но боевой дух не угас.

— Сам знаешь, куда можешь засунуть свой договор, Вентам, или тебе сказать?

— Не стесняйтесь, просветите меня, — говорит Ян Вентам.

Рон начинает что-то о Дэвиде Кэмероне и референдуме ЕС, но теряет нить мысли. Ибрагим трогает его за локоть. Рон, кивнув, как человек, который свое дело сделал, садится на место, оглушительно хрустя коленными суставами.

Он счастлив. И дрожь в руках, между прочим, прошла хоть ненадолго. Снова в бой! С этим ничто не сравнится.