Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни Страница 7

Никогда прежде Мариам не дотрагивалась до автомобиля. Машина Джалиля стояла перед ней во всей красе: черная, блестящая, с зеркальными колпаками, отражавпшми все вокруг (в том числе и саму Мариам), с сиденьями из белой кожи. Возле руля сверкали какие-то полированные рычаги и стеклянные циферблаты со стрелками.

На мгновение девушке послышался издевательский голос матери — и ее словно холодной водой окатили. Мариам подошла к калитке и оперлась о стену — она высилась перед ней каким-то предвестником беды. Из-за стены виднелись только верхушки кипарисов — и то, если высоко задрать голову. Кроны деревьев раскачивались на ветру, будто приветствуя Мариам.

Ну же, смелее.

Дверь открыла босоногая девушка с татуировкой под нижней губой.

— Я хочу видеть Джалиль-хана. Меня зовут Мариам. Я его дочь.

Недоумение на лице босоногой служанки сменилось проблеском понимания, следом пришла готовность помочь. На губах появилась слабая улыбка.

— Жди тут, — быстро проговорила девушка и захлопнула дверь.

Прошло несколько минут, прежде чем дверь опять открылась. На этот раз на пороге стоял высокий широкоплечий мужчина с сонными глазами и безразличным лицом.

— Я шофер Джалиль-хана, — сказал мужчина довольно добродушно.

— Простите, кто?

— Его водитель. Джалиль-хан в отлучке.

— Но его машина здесь, — возразила Мариам.

— Он отправился по срочному делу.

— Когда он вернется?

— Он не сказал.

— Я подожду.

Мужчина захлопнул калитку. Мариам села на землю, поджав колени к подбородку. Уже наступил вечер, и ей хотелось есть. Пришлось сжевать ириску, которой ее угостил извозчик.

Спустя некоторое время опять показался шофер.

— Тебе надо отправляться домой, — сказал он. — Через час уже совсем стемнеет.

— Я привыкла к темноте.

— Становится холодно. Давай я отвезу тебя домой. А хозяину передам, что ты приходила.

Мариам смотрела на него, не произнося ни слова.

— Я могу отвезти тебя в гостиницу. Выспишься. А утро вечера мудренее.

— Пустите меня в дом.

— Не велено. Послушай-ка, никто не знает, когда хозяин вернется. Может, через несколько дней.

Мариам скрестила на груди руки.

Водитель вздохнул и посмотрел на нее с мягким упреком.

Впоследствии Мариам частенько задумывалась о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы она позволила водителю отвезти ее обратно. Но этого не произошло. Целую ночь она провела у дома Джалиля. Она видела, как небо темнеет и вдоль улицы ложатся длинные тени. Служанка с татуировкой вынесла ей миску риса и кусочек хлеба, Мариам отказалась, и служанка поставила миску прямо на землю. Время от времени на улице слышались шаги, скрипели двери, звучали приглушенные слова приветствия. Зажглись окна. Залаяли собаки.

Проголодавшись, Мариам съела хлеб и рис. В садах стрекотали сверчки. Освещаемые бледной луной, над головой скользили облака.

Утром оказалось, что ночью кто-то прикрыл ее одеялом.

Разбудил ее водитель.

— Ну, хватит. Хорошенького понемножку. Бас. Пора отправляться домой.

Мариам протерла глаза. Спина и шея ныли.

— Я уж дождусь его.

— Ну-ка, посмотри на меня. Джалиль-хан велел немедля отвезти тебя домой. Прямо сейчас. Поняла? Сам Джалиль-хан так распорядился. — Водитель распахнул заднюю дверцу: — Биа. Садись в машину.

Глаза у Мариам защипало.

— Я дождусь его.

— Позволь, я отвезу тебя домой. Поехали, дохтар-джо. — Шофер вздохнул.

Мариам поднялась с земли, пошла вслед за ним — но в последнюю секунду метнулась в сторону и бросилась прямо к калитке. Водитель успел ухватить ее за плечо, но она вывернулась и ворвалась в открытую дверь.

Миг — и она уже у Джалиля в саду. Перед глазами мелькнули стеклянные стенки, за которыми что-то росло, гроздья винограда, свисающие с деревянных подпорок, облицованный серым камнем пруд, плодовые деревья, кусты, усыпанные яркими цветами...

И тут в окне второго этажа она увидела лицо. Глаза широко раскрыты, рот разинут. Ей хватило мгновения, чтобы узнать. Моментально опущенные шторы ничего уже не могли скрыть.

Чьи-то сильные руки ухватили ее под мышки и оторвали от земли. Мариам затрепыхалась, галька посыпалась у нее из кармана. Пока ее волокли к машине и усаживали на холодное кожаное сиденье, она билась и кричала.

Шофер говорил негромко, полушепотом. Мариам его не слушала. Всю дорогу она проплакала. Это были слезы боли, слезы гнева, слезы разочарования. И глубокого стыда. Как она готовилась к встрече, как огорчалась из-за хиджаба не в тон, как шла до Герата пешком, как отказалась уйти домой, как спала на улице, будто бездомная собачонка!

А ведь Нана ее предупреждала. И была права во всем.

Сможет ли она теперь смотреть матери в глаза?

У Мариам из головы не шло его лицо в окне второго этажа. Он позволил ей спать на улице! На улице. Мариам упала лицом вниз на кожаную подушку, чтобы никто ее не увидел. Наверное, весь Герат знает, каким позором она себя покрыла. Как жалко, что муллы Фатхуллы нет рядом, он бы сумел ее как-нибудь успокоить.

Дорога пошла в гору, машину затрясло. Они были на полпути между Гератом и Гуль-Даманом.

Что теперь сказать Нане, какими словами просить прощения?

Машина остановилась, и водитель помог Мариам выйти.

— Я тебя отведу, — тихонько сказал он, и они зашагали вверх по дорожке, густо заросшей по краям жимолостью и молочаем.

Жужжали пчелы. Мужчина взял ее за руку и помог перейти через речку. На другом берегу Мариам вырвала руку и пошла сама.

Шофер все бормотал, что совсем скоро завоют знаменитые гератские ветра, дующие сто двадцать дней в году с утра до заката, и от комаров никакого спасу не будет... И вдруг он встал перед ней и загородил дорогу. Размахивая руками, он будто отгонял девушку прочь.

— Назад. Нет. Не смотри. Повернись и беги отсюда.

Но он не успел. Мариам уже все видела.

Ивы склонились под ветром. Словно занавес раздвинулся. Стал виден перевернутый стул.

И веревка, свисающая с ветки.

И болтающееся на веревке тело.