Островитянин - Томас О'Крихинь Страница 7

Пшеницу стало вымывать с корабля почти сразу, как тот разбился. Кажется, по большей части в мешках, что плавали вокруг, были уголь или соль, потому что их чаще всего и вылавливали во время прилива. Еще очень долго пшеницу понемногу вымывало, что и дало островитянам возможность ее собирать, как говорили люди. Островитянам приходилось промывать пшеницу в пресной воде, чтобы очистить от соли, потом выкладывать сушиться на солнце, а оттуда – ближе к огню. Никто не знает, сколько той пшеницы разошлось по родным. Затем зерно вываривали, пока оно не размягчалось и не превращалось в густую кашу. Люди называли ее «размазня». Все прочее, что они только могли добыть, тоже было им в помощь, чтобы пережить ту беду.

Я часто слышал от старой ведьмы-соседки, как она говорила моей матери, что лучшая часть всей прожитой ею жизни – те дни, которые она провела, питаясь размазней. У нее был полный набор зубов и две челюсти, чтоб измельчать ту пшеницу. Люди говорили, что она пережевывает жвачку на манер коровы.

* * *

Пока у меня были серые штаны и я бегал где только хотел, я каждый вечер ходил встречать лодки. В то время они ловили такую рыбу – сардину, и было в ней полно костей.

Эта самая сардина, она очень похожа на селедку. У рыбаков для нее не находилось доброго слова: рыбка мелкая – чтобы набрать фунт, нужно наловить ее очень много. И вот еще что: сардинки забивали и портили сети. Как-то вечером отец позвал меня в лодку, когда выбрасывали рыбу, и усадил позади себя на корме. Там я засмотрелся и увидел снасть и морду сардины на крючке. И что вы думаете – я бросил наживку в воду! Мой отец увидел это, но не обратил особого внимания, потому как подумал, что никакая большая рыба так близко от берега на приманку не клюнет.

Вскоре ее схватила какая-то рыба, а снасть запуталась у меня в ногах. Рыба рывком потащила меня в воду. Все, кто был на причале, завопили моему отцу, но когда он обернулся, то увидал, как его малыш плавает сам по себе! Он схватил багор, подцепил меня за серые штаны, как раз где зад, и втянул обратно, на корму лодки. Отец распутал снасть, и все его внимание привлекла рыба, которую он втащил вслед за мной, – здоровенный морской угорь, в котором было почти шесть футов. Больше всего я боялся, что мать меня убьет, потому что я намочил штаны. Девушки прыскали со смеху, на меня глядючи, но я в ту пору был совсем еще незрелым, и мне нечем было себя показать. Тогда еще коренастые молодухи, они возвращались к своим лодкам, разгружали их, – и были столь же сильны и крепко сбиты, как и все девушки, что когда-либо жили в Ирландии.

По дороге домой я держал за руку Нору, и мы уже почти добрались, как я закапризничал и сказал Норе, что дальше никуда не пойду, потому что мать меня убьет. Сестра уговаривала меня и задабривала, говоря, что мама ничего такого не сделает. И такова была воля судьбы, что нас нагнал отец с корзиной рыбы.

– Чего тебе от него надо, Нора? Что ж ты не ведешь его домой? Он же весь мокрый и холодный.

– Он со мной не идет, – сказала она. – Он боится мамы.

– О! Пойдем со мной, Томаc, мальчик мой. Это из-за меня ты так промок, я ведь тебя сам в лодку позвал, – сказал отец.

Он взял меня за руку, и я двинулся за ним. Когда мы вошли, мне совсем не хотелось ни носиться, ни беситься, как обычно бывало. Мама поняла, что дело нечисто. Она посадила меня у огня – подумала, что со мной стряслось что-то еще. Но вскоре я промочил всю плиту под очагом ^[12].

Вошел отец.

– Ты уже сняла с него одежду, а то она у него холодная и мокрая? – спросил он. Отец тащил за собой угря. Он втянул рыбу в дом, длины в ней было с этот очаг.

– Ничего себе. Так он что же, правда упал в море?

– Ты не видишь что ли, какую прекрасную большущую рыбину он сегодня поймал? И раз такая у него первая рыба, все у него будет хорошо, – сказал отец.

Потом он рассказал ей всю историю целиком – спас меня. С меня сняли всю одежду и дали сухую. Мне не понравились штаны, которые я получил, потому что они были уже поношенные и с заплатками. Чаю мне не досталось, зато мама дала мне миску каши с молоком, раз уж я так наплавался.