Высотка - Екатерина Завершнева Страница 69

Шкура постепенно задубела, мы кое-как приспособились. С Украины раз в месяц приходили родительские посылочки с орехами и крупой. В универсаме возле ДАСа продавали детскую молочную смесь «Малютка», жирную и сладкую; ее хотелось есть ложками, но Баев запрещал, потому что это верный путь к язве. Мы варили на ней кашу или, смешав с мукой, запекали в кастрюльке, получались кексы. Баев, вооружившись трубочкой, стрелял на улице голубей и потрошил их в ванной. Голубятина оказалась довольно вкусной, но кровь и перья в раковине отбивали всякий аппетит. Вскоре Баев пресытился охотой и мы обратились назад в вегетарианство. Иногда он приносил настоящие конфеты и выдавал мне маленькими порциями, как дистрофику, которому много нельзя, иначе он наестся до смерти. Сам он ни в чем не нуждался, не жаловался и даже как будто вовсе не ел.

С родителятами мы контактировали пунктирно, по необходимости. Мама стыдила меня гражданским браком, папа всякий раз, когда мы приезжали, сухо здоровался и уходил в свою комнату работать. Они оба надрывались у себя в институте, хотя зарплату им перестали выдавать еще летом, по вечерам подрабатывали уроками, уставали, болели, и мне вдруг захотелось устроить самый настоящий праздник, за общим столом, как в прежние времена, и привезти какой-нибудь подарок, наверное, первый в моей взрослой жизни. Мы с Баевым решили инсценировать нечто вроде помолвки, чтобы порадовать их — и себя заодно. В конце концов, кто знает — может быть, когда-нибудь…

ДАС был буквально утыкан объявлениями о продаже чего угодно — от косметики до жилплощади. Баев долго ухохатывался над бумажкой с лаконичным текстом: «Продам башенный кран. Недорого. Самовывоз». Почерк был крупный, корявый; ясно, что писал настоящий мужчина, которому кран продать — раз плюнуть, а везти его заказчику просто не хочется, нет времени. Пожалуй, кран — это слишком, сказал Баев, а вот сервиз, не учтенный на производстве и вынесенный под полой с черного хода — почему бы и нет.

Мы пошли во второй корпус, поторговались с мужичком нестуденческой внешности, который тем не менее жил в студенческой комнате, и купили большой сервиз. Изъятый из производства на середине цикла, сервиз остался не расписанным, и потому сразу мне понравился — ничего лишнего, только молочная белизна. Хорошие дети, удовлетворенно сказал Баев. Добытчики. Конечно, нам стоило бы поддерживать родителят, но для начала надо самим встать на ноги. Надеюсь, они это понимают. А теперь пойдем к барыгам на десятый этаж, купим курицу, приличного чая и коробку конфет. Гулять так гулять.

Праздника не получилось. Семейство сидело за столом как в воду опущенное, ковыряло курицу и от разговоров уклонялось. Позвонили баевским родителям, сообщили новость; пообещали, что приедем обязательно, а официальную часть отложим до лета. Они притворились, что верят. Ну и пусть.

Пока Баев с отцом сидели друг напротив друга, набычившись, и вели какую-то вязкую беседу о программировании в кодах («Вы, Даниил, тогда ходили пешком под стол и знать не знали, что такое ассемблер»), мы с мамой мыли посуду, перетирали бокалы, ложки-вилки. Белый некрашеный фарфор маме не понравился, но она выставила его на стол, чтобы сделать мне приятное. И, кажется, собиралась разместить его в стеклянной горке.

Я сдерживалась, чтобы не расплакаться, у мамы глаза были тоже на мокром месте. Она принарядилась, но выглядела неважно. А ведь когда-то и она была — ух! дерзкая и загорелая, в короткой юбочке цвета розовый шок, а теперь живет в заштатном городке, замужем за скромным завлабом, которого никогда не повысят до завотдела. Пополневшая, седая и очень, очень грустная.

Вилка выскользнула из рук, глухо шлепнулась на линолеум, истертый, вздувшийся; мы обе наклонились, чтобы поднять ее, мама спросила — ты счастлива? тебе хорошо с ним? — и, не дождавшись ответа: — где вам постелить?

(Господи, неужели она думает, что мы затеяли это зажигательное мероприятие только для того, чтобы легализовать наши ночевки у них?)

Не беспокойся, мама, сказала я, мы через полчасика уедем. У вас и так тесно. Катю с Викой в одной кровати положи — они ж передерутся. А мы отлично успеваем на электричку в 22–14, которая шпарит почти без остановок, очень удобно.

Да, у них теперь не повернешься. Мама сдала большую комнату под склад барахла, которым торговала наша соседка, бывшая папина сотрудница, уволившаяся из института, чтобы ездить в Лужу с баулами дешевого тряпья. Вместе с турецким товаром в квартиру проникла сиротская вонь паленой резины и курева, вытеснив запахи блинчиков, борща и земляничного варенья; гераней и амариллисов, собачьей шерсти, проявителя гидрохинонового; сосновой стружки, лаванды и мяты, разложенной в матерчатых мешочках по полкам платяного шкафа; смородиновой наливки, которая осенью стояла в пятилитровых бутыльках под папиным столом и, сбраживаясь, палец за пальцем поднимала резиновые перчатки, надетые на стеклянные горлышки…