Румбо - Георгий Злобо Страница 69

— Это я неудачно пошутил… — смекнул тотчас Румбо, ибо после его манипуляций с ручкой настойки окружающее померкло, предметы потеряли очертания, и лишь несколько тонких холодных лучей прокалывали из невозможного своего отдаления угрюмую тушу промозглой тьмы.

Помял рукой член сквозь влажную ткань брюк; посмотрел на свет, сочащийся как молоко.

Холодно. От этого неприятно стучит в висках, и липкая испарина приклеивает к спине футболку… или жарко?! Никак не понять. Какое неприятное ощущение: полная потеря способности различать температуру!

И здесь, к тому же, темно.

Хотя свет сочится, сочится. Как кровь из вспоротых вен измордованного жизнью завтра. Как моча из катетера, вставленного в уретру твоей памяти. Как сперма из уголков окоченевших и бескровных губ твоей любви.

Значит, надо идти на свет?

Но сначала надо ощупать, что происходит вокруг… Рука натыкается на что — то, напоминающее извитую каменную колонну.

Поверхность этого — гладкая и холодная. Оно хочет пить — понимается вдруг с необычайно ясной отчётливостью: у самого во рту пересыхает. Пить! Пить… но что оно пьёт?

Опёрся рукой о «колонну» и понял: оно пьёт кровь. Его кровь.

В ужасе отскочил назад, вытирая о фартук ладони.

Аккуратно, аккуратно шагаем в сторону света.

Нога, перед тем как ступить, осторожно ощупывает веерообразным движением поверхность.

Похоже, что это снег.

Да: он идёт по снегу. И снег становится глубже, а свет — ближе.

Этот свет необъяснимо притягивает.

Неясно, что именно испускает его: возможно, это просто одиноко стоящий прожектор, но раз взглянув на него, уже невозможно оторваться. Хочется идти, идти, идти к нему, дрожа от восторга, забытого с детства.

Глуп ребячий восторг, скажете?

Да, наверное, глуп. А снег — ещё глубже.

Как ты, в сущности, жалок со стороны. Как все мы жалки и безличны.

Как гадок притягивающий нас свет…

Новое наимерзейшее ощущение: перестал отличать притягательное от отталкивающего. Оооо, нет… разум, вернись! Хочу рубить мясо! Верните мой поезд, мчащийся к счастью! Хочу ещё, ещё, ещё…

Куда там, разбежался. Есё, есё… тебе хуй дадут пососать, вот что ещё: женские голоса в голове. Откуда они?..

Какой это мерзко, чуждо и глупо.

Отупляюще.

В этой кромешной заснеженной тьме с кровососущими колоннами, где огонь на ощупь не отличим ото льда, а рвота пахнет ландышами, никогда не отыскать ручку настройки. Здесь просто нет смысла искать её: здесь всё потеряло смысл.

Так надо ли идти на свет?

Свет в руках как сигарета, укорачивающая жизнь.

Так приятно курить её, что можно пренебречь этим светом.

Но чем ближе свет, тем выше сугробы.

Ага. Это уж верный сигнал, что туда тебе и надо: там, где труднее. Там, где великому испытанию предстанет твой дух.

Сказал себе — и двинулся дальше.

И шёл через снег к свету.

Свет скоро стал так близок, что стал слепить. Он отражался от снега мириадами жалящих искр и выжигал сетчатку. Но сворачивать было уже поздно: слишком далеко он зашёл.

Прикрыв руками глаза, пробирался в снегу по пояс.

Невозможно понять, даёт ли этот свет тепло.

Судя по снегу — нет. А судя по вздувшимся на открытых участках кожи волдырям — очень даже.

Поразительным является то, что свет этот слепит, но ничего вокруг не освещает: на расстоянии вытянутой руки со всех сторон по-прежнему царит тьма!

Что, если скрыться в снегу от света? Надолго ли хватит сил? И потом, ползти всё же надо куда-то. А куда теперь поползёшь? Только обратно: в могилу.

Главное, пореже натыкаться на колонны, возникающие, словно тени из тьмы и сосущие кровь: каждая встреча с ними подобна нокдауну. Обессиливает. Буквально, сбивает с ног.

А ведь Румбо и сам — кровосос.

Несладко находиться среди себеподобных, но более сильных особей. Приходится извиваться, словно червь на крючке: радиация, похоже, на них не действует. Здесь вообще не-человечий мир. Здесь царит Ужас.

Выбившись из сил, сел в снег, прикрыв голову завёрнутыми в полы халата руками. Жжёт даже сквозь халат. А кажется: щиплет морозцем.

Пробовал есть этот снег — и сразу проблевался.

И так понравилось это ощущение блёва, что стал жадно запихивать в обожжённый рот горсти его — чтоб тотчас выметнуть с истошным кашлем обратно.