Доизвинялся - Джей Рейнер Страница 68

Мне дали собственный блестящий от смазки джип и предложили услуги водителя, но от его общества я отказался. Мне показалось, что впечатление создастся чересчур уж «корпоративное», если на встречу, где требовалось смирение, меня привезет личный шофер. Поэтому я отправился один через сосновый лес и заброшенные сады в сторону разбомбленного городка Рухи, где улицы были пусты и каждая серая стена в выщербинах от пуль. За городом после череды блокпостов, на которых скучающие грузинские солдаты махали мне проезжать, по ржавому железному мосту, выложенному гремящими стальными листами, я пересек реку Ингури. Следуя инструкции, я повернул на север вдоль берега, который вскоре превратился в ущелье слева от меня. Дорога поднималась в лесистые предгорья, и еще через десять минут я заметил два грузовика, ждавшие на обочине. Еще издалека видны крупные мужчины с автоматами через плечо, которые стояли, лениво прислонясь к машинам, а когда я приблизился, запрыгнули в кабины, и грузовики выехали на дорогу, так что один оказался впереди меня, другой – сзади. Это тоже было оговорено.

Мы тряслись по грунтовым дорогам, иногда пересекали вброд речушки, иногда сворачивали на проселки, а после снова выныривали на некогда асфальтированные шоссе. Мы ехали так долго, что в животе у меня заурчало: я пропустил ленч. Только тут до меня дошло, что я очень далеко от дома, и, чтобы приободрить себя, я похлопал по телефону в кармане, проверяя, что он на месте, – так, собираясь хорошенько ночью повеселиться, проверяешь перед выходом, в кармане ли ключи от квартиры. Много лет назад, когда друзья спросили, почему я пишу про рестораны, я ответил:

– Потому что это безопаснее, чем писать о войне.

И не шутил. Самое суровое задание, какое может выпасть ресторанному критику, это поесть в заведении на какой-нибудь дальней окраине Лондона, где подают кебаб, а мясо скорее тухнет, чем готовится. Даже учитывая историю с пищеварительной катастрофой Гарри Бреннана, наша профессия была безопасна и мне прекрасно подходила. Единственным героическим подвигом, который я мог в те времена совершить, это попробовать все до единого блюда в меню ресторана, которого удостоил собой знаменитый гастрономический справочник «Мишлен». И вот пожалуйста: я еду по абхазским предгорьям в сопровождении двух грузовиков, в которых сидят дюжие парни с автоматами. Я сам себе показался важной персоной и пожалел, что рядом нет Дженни, чтобы и на нее произвести впечатление.

Вскоре после полудня мы выехали на поляну, посреди которой стоял большой сарай из черных досок. Выбравшись из джипа, я оглянулся на эскорт за указаниями, что делать дальше. Мужчины из грузовиков не вышли, но один водитель махнул мне на дверь сарая, которая стояла настежь. Внутри, на сложенных уступами квадратных тюках соломы, освещенные только прямыми снопами света из дыр в заселенном голубями высоком потолке, сидели заложники. Как я и ожидал, их было всего четырнадцать: по большей части молодые, по большей части худые; мужчины с бородами, волосы женщин затянуты назад. Они выглядели скорее усталыми, чем напуганными. За тюками стояли козлы, а за ними меня ждал человек с округлыми плечами и большой квадратной головой, которую гнула книзу чаща буйных черных волос. Даже с такого расстояния я увидел, что рот у него напоминает японский садик камней – сплошь кривые обломанные зубы. Он походил на человека, способного большим пальцем сорвать крышку с пивной бутылки. В конце импровизированного стола сидела Эллен Питерсен в много карманной куртке – а кого еще ожидаешь увидеть в этом месте тюков с соломой и гнилых зубов? Она подняла бровь, словно говоря: «Ну вот и встретились» и снова уставилась в свой блокнот.

– Эллен, я не знал, что вы… – начал я.

Но она подняла глаза и тряхнула головой.

– Обращайтесь к Георгию, – просто сказала она, кивнув на нашего хозяина.

Я перевел на него взгляд, и он жестом предложил мне сесть на стул против него.

Наверное, я мог бы дословно пересказать вам, что говорил тогда, сидя в полумраке, в запахе вонючего скота и соломы, когда в балках у меня над головой били крыльями и гулькали голуби. Я мог бы описать мою речь о пороках экономического колониализма и грабительской добычи полезных ископаемых. Я мог бы даже изложить, что говорил о роли моей семьи в этой несправедливой игре, но истина в том, что все сказанное мной в тот день никого не интересовало. С тем же успехом я мог бы зачитывать список покупок.

В своей первой книге профессор Томас Шенк указывает: будет принято извинение или нет, зависит от эмоций извиняющегося, что как только диалог начался, никто не знает, во что он выльется. Фанаты Покаянного Подхода в различных дипломатических службах были от этого без ума, потому что в их профессии соглашение достигается еще до того, как ключевые фигуры сели за стол переговоров. Международные встречи на высшем уровне должны лишь придерживаться сценария. Извинение было особенным именно потому, что, предположительно, являлось импровизированной драмой, существующей лишь в данный момент и им порожденной.

На сей раз вышло иначе. Решение принять извинение или нет было принято задолго до начала церемонии. На самом деле оно, наверно, было принято еще до того, как мой самолет вылетел из Стамбула. Как это ни печально, я не подозревал ничего дурного до тех пор, пока сидевший напротив меня человек не положил на стол пухлый канцелярский конверт и не толкнул его ко мне дулом блестящего от смазки револьвера, который держал в правой руке.

Открыв конверт, я достал документы и как только начал их пролистывать, меня захлестнула знакомая волна ужаса, которую я помнил по детству и проваленным экзаменам.

– Вы должны мне поверить, я не знал…

Георгий постукивал по столу дулом пистолета.

– Три миллиона акций?… – сказал он голосом глубоким и настолько низким, что казалось, исходил из самого паха. – У тебя три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобычи», а ты не знал?