Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов Страница 67

— Ну пусть бы строили там, где есть свободная площадка, — сказал Николай. — Зачем рыть котлован в нашем дворе?

— Сейчас найти другое место для дома — это дополнительные расходы. А сюда уже вложены деньги. Их им никто не вернет. К тому же здесь центр города, рядом автобус, трамвай, плюс коммуникации. Теновщина — это новое явление в нашей жизни. Смесь демагогии, обещаний и жесткого прагматизма. Если им выгодно, пообещают и кинут. Потом иди жалуйся ветру в поле. Такие, как он, депутаты не останутся в Белом доме, чтобы защищать закон. Ваше время, время политического романтизма ушло в прошлое. Все идет, как идет. А народа хватает только вот на такие дворовые бунты.

Порогов смотрел на Юрия и не мог возразить ему. Романов говорил то, о чем он сам в последнее время думал не однажды. Он вспомнил, как в октябре девяносто третьего, когда Белый дом обнесли колючей проволокой, Юра Романов со своим товарищем приезжал в Москву на защиту депутатов. Встретив его среди ополченцев, Порогов поинтересовался, знает ли о том, что он здесь, Романова.

— Нет, не знает, — ответил Юрий. — Я приехал сам. Ельцин нарушил Конституцию. Если другим все равно, то мне не безразлично, в какой стране я буду жить. Мы с ребятами из прокуратуры спорили. Они говорят, раз ты получаешь деньги, то должен служить той власти, которая тебе их платит. Когда я им говорю, что я служу прежде всего государству и закону, то они говорят: тогда нужно уходить. Я им в ответ, что в них живет неистребимое желание служить хозяину, каким бы он ни был. Вот и вся их жизненная философия.

— Прежнюю власть сметали с лозунгом защиты прав человека. И сегодня отнимают у людей последнее, — сказал Николай. — Вот я и решил прийти к тебе. Если можешь, помоги.

— Мы хвосты ментам прижмем, — подумав немного, ответил Юра. — Но надо бы задействовать средства массовой информации. Хорошо бы в какой-то центральной газете статью опубликовать. Кстати, чем закончился ваш инцидент с Марком Бондом?

— Да ничем. Составили протокол, я его отказался подписывать. Нажрались и давай в самолете права качать. Марк к бортпроводнице начал приставать. Да ты ее знаешь, Юлька Солуянова.

— Она у меня была, рассказывала. Испугалась она, ей же пригрозили с работы уволить. Наши аэропортовские, освободившись от своих начальников, пригласили управлять собой американских хозяев. Бонд прихватил московских помощников. На всех ветках уселись прожорливые обезьяны. Как председатель совета директоров авиакомпании Марк Бонд брал на себя обязательства инвестировать в авиакомпанию финансовые средства. На Кипре, подальше от наших глаз, была создана компания, куда перечислялись все средства, заработанные летчиками авиакомпании, работающими в Китае. Из тех денег Марк Бонд часть долларовой выручки перечислял на счет компании в виде инвестиций. Другая часть уходила неизвестно куда. Еще один филиал компании был создан в Узбекистане. Схема хищений была та же. Кроме того, была создана компания «Арфик». Через нее взяли в лизинг «Боинг-757», оформили его на временный ввоз. В Москве была открыта дочерняя компания «Дакона». На «боинге» мы выполняли рейс из Иркутска до Москвы. Чтоб самолет там не простаивал, его заряжали ночным чартерным рейсом до Барселоны. Доход от этого рейса перечислялся на счета «Даконы». Иркутские летчики тех денег так и не видели. В аэропорту не нашлось толковых юристов-международников, сумевших разъяснить, как следует оформить договоры, просчитать все последствия, гарантии. Вернее, договоры и заключались, но так, чтоб было легче украсть. Но ничего, и им хвост прижмем. Уж больно вольготно им здесь живется. Попали в страну непуганых идиотов. За Марком это уже не первый такого рода скандал. Недавно в «Интуристе» напился, устроил дебош, разбирались. У себя в Америке он бы такое не позволил. Там они смирные. Полицию за версту обходят. А здесь можно все. Вот и выкобениваются. Они здесь хозяева, хотя и понимают, что не надолго. Так что передайте соседям: прокуратура на вашей стороне, то есть на стороне закона. Держитесь! Если бы у нас все вот так же отстаивали, защищали свои права, то такого беспредела в стране не было бы.

С этого момента по вечерам у недостроенной бетонной стены стали собираться жильцы ближайших домов. На собрания приходил Гордеев, приносил схему двора, другие бумаги и сообщал последние новости, показывал ответы на те заявления, которые он рассылал по разным инстанциям. Затем разворачивал снятую на ксероксе схему и показывал на ней коварные замыслы строителей. Женщины поглядывали на его орденские колодки, обсуждали, что предпринимать дальше. И решили: на возведенной стене от имени детей, живущих и играющих в футбол на дворе, написать обращение к городским властям. Напомнить, что не за горами и выборы. А уж они-то сделают все, чтобы испортить властям настроение. Утром все жильцы дома, окна которых выходили во двор, увидели, что вся стена стала напоминать плакат, с которым хоть сейчас можно было идти на демонстрацию. Но власть отреагировала на это спокойно. Она ее просто не заметила.

Но те, кто уже вложил деньги в строительство дома, не прекращали попыток добиться своей задачи. Только теперь они решили действовать похитрее: вскоре ночью кто-то сжег вагончик-бытовку, которую успели притащить строители во двор. Приехали из милиции и начали опрос жильцов. Порогову передали, что кое-кому очень хотелось связать поджог с возвращением Николая в Иркутск: мол, по его наущению сделал это кто-то из дворовых пацанов.

Порогов позвонил Романову, рассказал о поджоге и визите милиционеров. Тот уже знал о случившемся и просил не предпринимать никаких действий, которые могли бы обострить ситуацию.

— В прокуратуре готовится постановление о приостановке строительства дома, — сказал он. — Многие разделяют вашу позицию. Но не надо давать противной стороне козыри в руки.

О том, что Порогов, едва прилетев, уже пару раз побывал в милиции, в аэропорту узнали сразу же. Говорят, такие вести сорока на хвосте носит. Не знали только одного, что этого меньше всего хотел сам Порогов. Но что случилось, то случилось. Узнав, что Николай в Иркутске, ему начали звонить те, кто еще вчера готов был поставить его к стенке. По телефону они сливали ему свои обиды на начальство, кляли себя за доверчивость, припоминали какие-то незначительные, но приятные эпизоды из прежней летной жизни, при этом, словно снимая с себя грехи, материли Плучека, Полищука. Николай узнал, что в авиакомпании уже почти не осталось самолетов, все продали и проели, из семидесяти единиц техники остались считаные единицы, что многие пилоты отправлены на пенсию, что в службах началась грызня из-за того, чтобы усидеть, сохранить всеми правдами и неправдами свое место, что самолеты в последнее время падают чаще, чем взлетают, что Иркутск стал чуть ли не Бермудским треугольником.

«Где же вы, мои милые, раньше были? Чем думали, когда вам предложили разделиться? — думал Порогов. — Теперь каждый пытается спастись в одиночку. Интересно получается. Одни бьются, чтобы вновь построить АНТ-25 и как бы переписать историю отечественной авиации заново, поднять к ней общественный интерес, другие, сами себе отрезав голову, плачут по волосам. Вот уж действительно к плохому, как и к хорошему, привыкают быстро. Когда-то из обломков храма Христа Спасителя в Москве построили Дом на набережной. В Иркутске похожая история произошла с кафедральным собором. Но никого и ничему эти истории не научили. Может статься, что из обломков еще летающих самолетов и воссоздадут еще одного „Илью Муромца“, сделают из него балаган или пивнушку, и он так и не увидит неба. Тогда зачем ломать копья и говорить, что человек не свинья и не может смотреть только в подставленное ему корыто».