Счастье™ - Уилл Фергюсон Страница 67

– Вы знали его? Оливера Рида?

– Ну, как сказать… Видел однажды, в Маниле. Вышибалы хотели вытурить его из публичного дома, и я выволок Олли из потасовки. Мы вместе бродили до рассвета, пели, и смеялись, и пили всю ночь. Мы общались только одну ночь – он тоже заставил меня заплатить, больше сорока баксов. В ту ночь мы пили за смерть. За ту, которая везде найдет. За старуху с косой. «За смерть, – сказал Олли, – чтобы жить было интереснее». Я спросил, боится ли он смерти, и он ответил: «Да». Только и всего. «Да». Прошло время, и мне попалась какая-то идиотская биография, где приводились его слова: «В смерть я не верю, потому что мы будем жить в других, в их памяти, в наших детях и внуках». Он был семейный человек, несколько раз женился, обожал своих детей. Но он был слишком большой – понимаешь? Больше самой жизни, и боялся смерти. «Лучше сгореть, чем сгнить, – говорил он. – Я хочу умереть в пьяной драке, а не в палате для раковых больных». Понимаешь, Олли ухватил жизнь. Схватил ее за глотку. Тряс, пока не пошла горлом кровь. Одна дама, кажется, Гилэм ее фамилия, написала: «Глаза его переполняла синева, а душу тоска». Думаю, она права. Он был слишком большой, мир его просто не выдержал.

Эдвин молчал. Он уже не знал, кто с ним говорит, Оливер Рид или Джек; образ актера из другой эпохи, словно дым, заполнил комнату.

– Оливер Рид умер, – сказал Джек. – И мне что-то нездоровится. Той ночью в Маниле я перепил, перессал и перешутил Оливера Рида. Если бы снова повторить ту ночь…

Стакан Джека опустел. Эдвин молчал. Что тут скажешь? Он – лишь зритель на параде. Или похоронной процессии.

– Ностальгия, – сказал Джек. – Последнее пристанище конченых людей. Той ночью в Маниле мы уделали этот городишко. Олли был словно буйный слон, пиджак дырявый, в глазах странная безумная радость. Лыка не вязал. Свою тень вызывал на кулачный бой. Весь облился ромом и предлагал руку и сердце местным шлюхам. Вытащил я его из очередной потасовки и говорю: «Олли, ты смутьян хренов». А он: «Ничего подобного. Я не смутьян. Я скандалист. Это совсем другое. Смутьяны превращаются в священников, политиков или социальных реформаторов. Вмешиваются в жизнь людей. Скандалисты не суются в чужие дела. Они безумствуют, и орут, и радуются жизни, и грустят, что она такая короткая. Скандалисты вредят только самим себе, а все потому, что слишком любят жизнь и не хотят ложиться спать». – Джек надолго замолчал. Налил себе еще, но не выпил. – Они слишком любят жизнь и не хотят ложиться спать.

– Джек, насчет книги…

– Знаешь, у него на члене был вытатуирован петушок. На самом деле. А однажды он трахался посреди главного корта Уимблдона. Конечно, уже после игры. Он первый сказал с экрана: «Пошел на хуй», знаешь об этом?

– Да, – неожиданно тихо сказал Эдвин. – Знаю.

– А знаешь, что Оливер Рид открыл тайну жизни? Эдвин покачал головой.

– Да, это правда, – сказал Джек. – Открыл тайну жизни. Хочешь узнать? – Эдвин молчал, и Джек продолжил по памяти: – Вот тайна жизни по Оливеру Риду: «Не пей. Не кури. Не жри мяса. Все равно сдохнешь». Вот скажи мне, что ты, бледный сосунок, можешь к этому добавить? Предельно честные слова, не находишь?

Но Эдвину нечего было добавить, и Джек это знал. Снаружи доносился рев мотора – все ближе и ближе. Жара в трейлере стала просто невыносимой. Эдвину казалось, что вот-вот он лишится чувств или просто вырубится.

– Твои дружки, – сказал Джек, выглянув в окно. – Вернулись-таки.

Эдвин кивнул. Он встал, хотел что-то сказать, но передумал. Не смог подобрать слова.

– Подожди, – сказал Джек. – Пока ты не ушел… – Что?

– Возьми, – Джек запустил по столу пистолет. – Забирай и делай что хочешь. Мне уже все равно. – Он демонстративно повернулся к Эдвину спиной и принялся складывать бумаги в очередную коробку.

Эдвин ощутил тяжесть пистолета в ладони. Посмотрел на широкую дразнящую спину Джека Макгрири и подумал: «Все так просто. Никому он не нужен. Его хватятся дай бог через несколько недель. И он превратится в мумию, вяленое мясо, анахронизм». Эдвин поднял пистолет, прицелился и прошептал:

– Пиф-паф! Ты убит. Опустил пистолет и вышел.

Джек не обернулся. Лишь пробормотал под нос:

– Трус.