Река - Кетиль Бьернстад Страница 67

— Мы могли бы переспать с тобой, — говорит Марианне. — Только не думаю, что это стоит делать.

Я сержусь:

— Ты думаешь, мне от тебя ничего другого не нужно?

Она быстро, почти со страхом взглядывает на меня.

— Не знаю. Ты такой молодой. Я знаю, что парни чувствуют в этом возрасте. А кроме того, ты мне нравишься.

— Не говори больше об этом, — прошу я. — Во всяком случае, так. Даже если между нами никогда больше не будет такой близости, я все равно не уйду от тебя.

— Осторожнее. Ты не знаешь, о чем говоришь, — смеется Марианне.

Она садится на кровать рядом со мной. Близко-близко.

— Вот если бы мы могли послушать сейчас Джони Митчелл, — говорю я.

— Да, это было бы прекрасно.

— Тебе здесь хорошо? Или я должен жалеть тебя?

— Мне хорошо здесь, — отвечает она. — Но немного ты можешь меня пожалеть. Я должна пробыть здесь так долго! — Она поворачивается ко мне. Лицо у нее усталое. — Ты прочитал все эпикризы?

— Нет, — отвечаю я, смущенный тем, что она напоминает мне о том, что я нарушил обещание. — На меня более сильное впечатление произвели фотографии, которые лежали в ящике письменного стола.

— Ты и их видел? — испуганно спрашивает она. — Я этого не хотела. Я почти забыла о них.

— Это неважно. Я рад, что их видел. Фотография Брура страшная. Она пугает. Но фотография Ани…

— Что фотография Ани? — Марианне настораживается.

— Не знаю, — говорю я. — Что она выражает? Примирение? Какая сила в этом ее последнем взгляде! Она смотрит глазами смерти. Но каким-то непостижимым образом они выглядят живыми.

Марианне кивает.

— Такова смерть. Взгляд покойников иногда представляется мне замочной скважиной в вечность. Их глаза обладают странным светом. Может, оттого, что они больше не бегают. Но покойники видят. И их взгляд обладает большей силой, чем взгляд живого человека. Ты знаешь, я никогда не была верующей. Церковь причинила много зла нам, женщинам. Но часто, когда я работала на скорой помощи или во время ночных дежурств в больнице Уллевол — Брур в это время оставался с Аней — мне приходилось видеть глаза покойников. И я всегда видела в них нечто иное, чем смерть. Глаза покойников могут сверкать. Я спрашивала себя, возможно ли это? Может, глаза покойников что-то фокусируют? Но в таком случае, что? Что-то близкое или, напротив, что-то страшно далекое? Поэтому мне было так важно подержать в руках глаза Брура, хотя кому-то это может показаться чудовищным. Но что с того? Фотография Ани, сделанная через несколько минут после ее смерти, возможно, ее лучший портрет. Но я не посмею никому об этом сказать.

Мы беседуем в палате Марианне. Мне кажется нереальным, что она в клинике, что она больна. Но ведь что-то произошло. И мы еще не можем говорить об этом. И может быть, никогда не сможем.

— Расскажи, как ты проводишь дни? — прошу я.

— Здесь очень строгая дисциплина. Но это пустяки. Я много гуляю. И много курю. Пью много кофе. Мне не хватает Джони Митчелл. Здесь поют только христианские псалмы. Но некоторые мелодии начинают мне нравиться. «О, останься со мной!». Совсем неплохой псалом. «Ближе к тебе, Господи» тоже сильный псалом. А когда я начинаю читать тексты, у меня создается иная картина жизни и ее смысла, чем была до сих пор. Помнишь, я однажды сказала тебе, что уверена, что Ани и Брура больше нет, что они исчезли навсегда. Теперь я в этом не уверена. Я вижу маленькие знаки. Не такие, чтобы можно было удариться в религию или повредиться в уме. Но я думаю о них все чаще как о живых, как о моих собеседниках. Во мне было черным-черно, когда они были только мертвые. Теперь я живу с надеждой когда-нибудь снова их увидеть.

— Надеюсь, это будет тебе дано, — говорю я. — Но также надеюсь, что произойдет это еще не скоро.

— Не бойся, — говорит она и пожимает мне руку.

— А что твоя подруга?

— Не надо о ней говорить, — мрачно просит Марианне. — Не теперь.

— Но разве и она тоже не часть твоей жизни?

— Конечно, часть. Иселин — это любовь. А любовь не забывают.

Она сказала мне ее имя, думаю я. Иселин. И она врач. В Норвегии не так много врачей с таким именем. Возможно, мне удастся ее найти.

Но я думаю не об этом, когда Марианне провожает меня к автобусу, когда мы идем между соснами и вокруг нас царят тишина и покой. Место выглядит покинутым.

— Да есть ли здесь люди? — спрашиваю я.

— Есть, всегда, — смеется Марианне. — А когда ты уедешь, я пойду в комнату дежурных пить кофе и курить самокрутки с ночными сестрами. Не беспокойся за меня.