Приглашенная - Юрий Милославский Страница 67

– А как в действительности?.. Ведь эти явления… в тонком теле… они постоянно отмечаются во все культурные эпохи. Разве они не могут быть, например, последствиями неудач при чьих-то ранних экспериментах?

Эту свою прикладную научно-фантастическую гипотезу я измыслил тут же, на месте, исключительно для поддержания разговора, не придав ей никакого значения. Оттого меня крайне удивило выраженное неудовольствие куратора. Физиономия его, как принято в таких случаях выражаться, – окаменела, притом далеко не метафорически: черты ее огрубели, а лучше сказать упростились; они вдруг утратили свойственные только им подробности линий; персональный куратор не то чтобы побледнел, но кожа на его лице стала в один цвет, т. е. лишилась оттенков. Я бы не узнал его в таком виде при случайной встрече. Мной наверняка было сказано нечто такое, чего от меня не ждали.

Нельзя сказать, чтобы я принадлежал к разряду храбрецов. Но при этом меня нисколько не испугал гнев назначенного мне Фондом персонального куратора. Поручение, ему данное, и самая должность его – в чем у меня сомнений не оставалось – носили характер экзекутивный, исполнительский. Ему велели поступить со мной так-то и так-то, сообщить мне то-то и то-то, но моя зависимость от него – бойкого, моложавого, хорошо говорящего по-русски англичанина Майка, – если она и вправду существовала, не шла ни в какое сравнение с той, в которой я находился от художницы-толстухи Маккензи, или хотя бы от проницающей меня дрожи опор железнодорожного моста над Вратами Адовыми, или, если уж на то пошло, – даже от взгляда красноплечего черного трупиала, подошедшего ко мне в Центральном парке. Я был вполне убежден, что персональный куратор в своем раздражении – о причинах которого я мог лишь догадываться – перебрал по очкам, и ни под каким видом он не решится превысить свои полномочия, да к тому же от его мнения – и настроения – все равно ничего не зависит. Мне было совершенно безразлично, кто он сам таков. Но, повторюсь, наши собеседования – в том виде, в каком они стали вестись, – меня тяготили. Мне опротивела их неторопливость, их едкая плавность, их взаимная вежливость – и это при полном беззвучии и немоте не только в коридорах, но и за окном; мертвая тишина стояла на видимом сквозь него участке острова Манхэттен – что предположительно было связано с изолирующими свойствами материалов, пошедшими на изготовление перегородок, окон и дверей в помещениях «Прометеевского Фонда».

Я не понимал, чего же еще от меня хотят.

А меня ждала Сашка Чумакова, которой я обещал, что мы скоро увидимся.

– Вы сами – наблюдали ? – произнес персональный куратор, с упором на последнее слово и не называя по имени то, о чем зашла у нас речь.

– Нет. – Я не обязан был говорить ему правду, если уж он сам ее не знал или только притворялся, что ему ничего не ведомо.

– Друзья, знакомые, которых вы давно и хорошо знаете и которым доверяете?

– Боюсь, мне до сих пор не представилось случая объясниться с кем бы то ни было по данному предмету, – я перешел на английский, чтобы в моих словах не возникало свойственного русскому смыслового разнобоя.

– Тогда эта ни на чем не основанная и вами не подтвержденная концепция, г-н Усов, не может стать и предметом нашего разговора, – не унимался персональный куратор. – Разве та религиозная доктрина, деноминация, к которой вы принадлежите, настаивает на вере в призраков? В этом случае спешу сообщить вам, если я этого еще не сделал, что наш Фонд уважает все религиозные доктрины без изъятия. Вы ведь подписывали документ, в котором подтверждается, что деятельность Фонда никак не противоречит основам вашего вероисповедания и ценностям, которым вы привержены?

Я сообразил, что моя ради красного словца предложенная тема относится к разряду не предусмотренных в деловой беседе со служащими Фонда – с просителями подобные штуки не обсуждают, да к тому же еще по их, просительскому, почину. Т. о., мною были проявлены известные неблагодарность и неуважительность, что едва не привело к своего рода перебранке с персональным куратором. То, о чем я нечувствительно заговорил, возможно, относилось ко внутренним делам Фонда, которые меня уж никак не касались. Да и знать я хотел совсем не то. Видимо, я не слишком удачно выразился, выстраивая этакий дипломатический словесный переход к тому, что меня действительно тревожило – и в чем разобраться самостоятельно я возможности не имел.

– /…/ Время чужое вокруг нас, – вдруг пробормотала Сашка, не закончив рассказ о внуке, сыне и подъеме коробки . – Чужое, отвратное. Да, Колька? Конечно, так всегда говорят, это же такой штамп, но если сейчас это правда, то что ж поделаешь? Колька? Это правда?

– Вокруг нас нет никакого времени. – Сашке пришлось тяжело, и мне надобно было ее выручать, отвлекать, утешать, но я почему-то затруднялся с ответом. – Никакого общего времени – нет, оно не там находится.

– А что, оно внутри нас? Как Царство Небесное?

Я сообщил Сашке о когда-то прочитанной ученой статье библейско-исторического содержания, откуда я узнал, что традиционный перевод известного изречения – ошибочен: на самом деле Учителем было сказано: «Царство Небесное среди вас, между вами».

Вот так и время – оно находится между нами.

– Красиво, но неправильно, – заявила Сашка.

Я и сам постоянно испытывал известные сомнения по этому поводу, но рассуждал «от противного».

Время, которое теоретически могло бы находиться внутри меня, всегда молчало, словно я наблюдал его из окна «Прометеевского Фонда», – молчало, не проявляя и не выказывая себя ни в чем – а иначе бы я еще в детстве обязательно поймал его на каком-либо неосторожном движении. Поэтому, скорее всего, этого внутреннего времени – не существовало вовсе. Но и время закапсулированное, время изученное и отчасти побежденное «Прометеевским Фондом», – время, внутри которого мы: люди, животные, растения – сидели каждый в своем «пузырьке», – оно также таилось и, за редкими исключениями, не показывалось нам на глаза. То, что мне до сих пор удалось подсмотреть, я полагал недостаточным – но где-то же надо ему быть?!

Как уж было сказано, сама возможность «вскрытия темпоральной капсулы» и, пускай ограниченного, манипулирования ее содержимым не удивила меня нимало. Я весьма допускал, что Устроителю и Владельцу этой необъятной коллекции/колонии пузырьков с шевелящейся начинкой, этого гигантского зоопарка, аквариума, вивариума, террариума – было все равно. Владелец контролировал/отмечал лишь возникновение каждого первоначального пузырька – и исчезновение его итоговой модификации. Т. е. Он управлял ситуацией на первом входе и на последнем выходе, но какие-то события в пузырьках промежуточных, равно и «взаимоотношения» этих пузырьков друг с другом, очевидно, пускались Им на самотек – и туда-то, в эти свободные от контроля зоны, и пробрались научные сотрудники «Прометеевского Фонда». Но их проникновение не причиняет Владельцу хлопот, ибо, во всяком случае, никакое из промежуточных событий не обладает способностью хоть как-нибудь воздействовать на конечный результат, когда – напомним – «содержимое темпоральной капсулы изымается, а сама капсула перестает быть», освобождая при этом место для чьей-то новой капсулы или просто бесследно исчезая.