Жизнь бабочки - Жанна Тевлина Страница 66

Градов развел руками.

– Се ля ви.

– За рублем погнался?

– Можно и так сказать.

– Жена поди заставила…

Градов хмыкнул.

– Как раз наоборот. Развелся и пошел вразнос.

– Доктор? Ты? Развелся? Я в шоке! Может, и детей малых бросил?

– Ну, не так однозначно… Дочь уже не малая и совсем не брошенная. Учится в Принстоне.

– Да ты что? А жена?

– А жена – микробиолог. Работает в лаборатории. Живет в Нью-Йорке.

– Нашла тебе замену?

– Да нет вроде…

– А что ж ты с ними не поехал?

– Что-то не захотел… Не могу из Москвы уехать и все тут.

Какое-то время Севчик сидел молча, переваривая услышанное, и Градов примерно представлял, что тот о нем думает.

– А ты молодец, доктор. Я тебя уважаю…

Градов посмотрел на него недоверчиво.

– Шутишь?

– Да нет, не шучу. Сделал, как хотел. Ни под кого не подстраивался… Я вот так не смог…

– Что ты не смог?

– Да ничего не смог! Захотел всем доказать, какой я крутой!

– И что?

– Что? Поехал в чужие страны киселя хлебать!

– Да ты что? Куда?

– В Испанию…

– В Испанию?! Давно?

– Десять лет назад.

– То есть ты у нас туристом?

– Какой турист? Я уже почти два года тут…

– Вернулся?

– Хорошенького понемножку.

– И обратно не тянет?

– Да мне вообще кажется, что это не со мной было.

– Севчик, так ты герой! Один девять лет там продержался… Я бы не смог! За это надо выпить.

Градов почему-то был уверен, что Севчик живет один, и еще он чувствовал, что спрашивать об этом не стоит.

– И какие впечатления от родины?

– Сюр… Живут так, как ни одному испанцу не снилось. И все им плохо. Всем недовольны. Каждый день одну и ту же песню слышу: в этой стране жить нельзя! Вначале наворовали, а теперь им свободу и демократию подавай. И соблюдение прав человека, само собой. Очень их раздражают лица кавказской национальности. Даже больше, чем еврейской. Ну, это как раз исторически сложилось. Ну не любят они эти лица, ну что с этим поделаешь! А на самом деле они себя не любят, Доктор! Откуда-то втемяшили себе, что там хорошо, а у нас плохо. Дебилы! Ну, ладно, у нас плохо… Ну почем они знают, что там хорошо? Они там жили? Я там с одним папиком разговорился… Он меня угощал в честь удачной покупки… Так гулял, что весь кабак в центре Мадрида разбежался. Одни мы с ним остались… так он мне говорит: Сева, как можно в России жить? Там одно дерьмо. Вот здесь, Сева, жизнь! Я ему, козлу, конечно, ничего не сказал, но подумал… Чтоб ты понимал, он домишко под Малагой за три миллиона евро отхватил… Ну, с участочком, понятно… Так вот, подумал я: денежки-то ты в той дерьмовой стране срубил! Был бы ты рядовым испанцем, даже с неплохим доходом, так всю жизнь бы трехкомнатную квартирку выплачивал. Ну скажи ты хотя бы спасибо за награбленное! Ну так, без фанатизма… Права им подавай и свободы… Вы поживите там без русского бабла, тоже станете несвободными и бесправными… Чего тут говорить… Вон испанцы, знают, что почем, и не ищут Эльдорадо. А нашим, сколько ни дай, все равно будут соседям завидовать. Вся беда, Доктор, в самоуничижении…

– А с испанцами ты как? Ладил?

– Да ты знаешь, они ребята неплохие, но я их ненавидел. Я у них там нацменьшинством был, лицом русской национальности. Хотя они не виноваты… Не обижали. Жалели, бывало, как придурка косноязычного. А это еще хуже обиды.

Он поймал Севкин взгляд и даже протрезвел. Он и в детстве чувствовал в нем какой-то странный надлом, но особо не задумывался. Правда, это мешало в общении. Постоянно приходилось сдерживаться. Он всегда знал, что Севчика нельзя обижать, но все равно обижал и всегда потом раскаивался. Его невозможно было не обидеть. Он будто сам просился, чтобы доказать, какие все вокруг плохие. И жаль его было, но брезгливой жалостью.

Как-то тот поджег шалаш, который все лето строили на участке у Чижика. Так он отомстил Чижику за то, что его куда-то не взяли, в какую-то игру. Потом прятался у Градова и долго боялся выйти. Градов спросил:

– А ты прощать умеешь?

Севчик посмотрел на него твердым непроницаемым взглядом:

– А нельзя прощать. Никогда.

У Градова он всегда ассоциировался с диккенсовским Урией Хиппом, самым загадочным персонажем, о котором он в детстве много думал, но так и не смог до конца понять. Как-то не получалось назвать этого Урию просто мерзким человечком. Было там что-то еще глубинное, может, не менее мерзкое, то, чем сам герой тяготился и что его в какой-то мере оправдывало. Эта загадка была и в Севчике. Иногда его подмывало поговорить с самим Севчиком, но каждый раз решившись, чувствовал какой-то запрет, который исходил от самого Севчика, и он тут же умолкал. Он боялся случайно навредить Севчику, будто тот был дитем неразумным. Хотя с головой у Севчика всегда было все нормально. Он был куда смышленее других дачных. Но это были совсем другие материи.

– Значит, ты недвижимостью торговал?

– Торговал… Только сам как был без штанов, так и остался…

– Да уж ты не преувеличивай… Я твои штанцы сразу отметил. А до этого где работал? В Москве?

– В школе… Учителем словесности.

И Севчик шутливо поклонился.

– У меня, Доктор, что так, что эдак, денег никогда не будет…

– Значит, Севчик, ты не так любишь деньги… Какие-то у тебя другие приоритеты… Может, профессиональные? Подумай…

– Типа в школу вернуться? «Горе от ума» с ребятишками разбирать?

– Ну, почему обязательно в школу? Ты ж филолог, а филология вещь интересная. Или тебе не нравится?

– За то, что мне нравится, денег не платят…

– Прямо заинтриговал.

– Я пока в Мадриде жил, дурью маялся. Переводить стишки начал…

– И как? Получалось?

– Трудно сказать… Я их никому не показывал…

Он хитро прищурился.

– Хочешь, тебе покажу?

– С удовольствием. Только я не специалист.

– А мне не нужен специалист. Скажешь, что думаешь…

Градов достал из кармана визитку и протянул Севе.

– Там мой мейл. Шли. Буду ждать.

Севчик долго разглядывал визитку, хотя читать там особо нечего было.

– Ты посмотри какие люди… Антон Леонидович… Психотерапевт… А скажи мне, Антон Леонидович, как ваша наука трактует сны?

– Сны? В каком смысле?