Океан Безмолвия - Катя Миллэй Страница 66

— В прошлом году купил пикап, когда старая отцовская машина наконец-то гикнулась. И еще антикварный столик.

— Который?

— Темный, что у стены стоит в гостиной, возле раздвижных стеклянных дверей.

— Темный? И это все?

— Ты о чем?

— Обычно ты многословно, во всех подробностях описываешь изгибы дерева, симметрию линий, единство формы и функции. — Это она произносит высокопарным тоном, с пафосом жестикулирует — для пущей убедительности.

— Неужели я так говорю?

— О древесине и мебели, которую делаешь.

— Послушать тебя, так я напыщенный козел.

— Если угодно.

Солнышко идет в глубь магазина, к полкам с керамикой, вазами и лампами.

— Мне в пять надо быть дома, — сообщает она, переворачивая ценник на уродливой лампе с основанием в виде арлекина. Эта штуковина стоит три тысячи долларов. — Хочу такую, — добавляет она с сарказмом в голосе.

— Почему в пять?

— Я встречаюсь с Дрю. Нужно собрать материал для дебатов. Грядет еще одно состязание. Передача ядерного оружия в ведение штатов. Вот это тема!

О Дрю я с самого утра не вспоминал и сейчас говорить о нем тоже не хочу. Правда, зная его, подозреваю, что он, скорее всего, брякнет ей что-нибудь сегодня. Так что нужно предпринять упреждающие шаги.

— Что касается вчерашнего вечера, — начинаю я. Господи, какая банальность! Теперь и сам это понимаю. Солнышко продолжает внимательно разглядывать безобразную вазу, но я знаю, что она слушает. Она всегда слушает. — Я сказал Дрю, чтобы он отстал от тебя.

— С чего это вдруг? — Должно быть, мои слова заинтересовали ее больше, чем ваза, потому что она оборачивается.

— Из-за этого все болтают о тебе всякие гадости. — А меня душит ревность. Это и есть настоящая причина, потому что нам обоим плевать на то, что болтают о нас другие. — Но это не мое дело, так что извини.

— И он согласился? — Судя по выражению ее лица, она одновременно потрясена и удивлена.

— Я умею убеждать.

— Интересно, что это за методы воздействия ты применил? Дрю ведь голыми руками не возьмешь, — смеется она.

— Я солгал, — отвечаю, хотя я и сейчас лгу. — Сказал, что ты моя девушка. — Она молчит, поэтому продолжаю: — Прости, я не хотел манипулировать тобой, ты же не трансформер.

Я жду ее реакции. Тщетно. Солнышко поворачивает лицевой стороной ценник на шкатулке и ставит ее на место.

— Пусть, если это Лара Крофт, я не возражаю.

— Разумеется. — Я улыбаюсь, но улыбка получилась вымученной. — Вы и анатомически схожи.

— Пошли, — говорит она, направляясь к выходу. — Если ты не намерен купить мне клоунскую лампу за три тысячи долларов, тогда пошли. Ты обещал мне мороженое.

После мороженого я затащил ее в еще одну захудалую антикварную лавчонку в старом городе, потом мы поехали домой. Между нами на сиденье восседает кот, раскрашенный во все цвета радуги, которого она заставила меня купить для нее. Мне не терпится поскорее добраться до дома, потому что этот кот до смерти меня пугает. Думаю, она заметила страх в моих глазах, когда взяла его в магазине, и после уже не желала с ним расставаться. Я сказал, что лучше куплю ей браслет взамен того, что она потеряла в свой день рождения, тем более что меня до сих пор из-за этого совесть мучает, но Солнышко была категорична. Сказала, что это нецелесообразно, — не знаю, что уж она имела в виду. Полагаю, кошмарные керамические коты ей больше по нраву, и она такого получила. Каждый раз, глядя на него, Солнышко улыбается, и это в десять раз дороже того, что я заплатил за кота.

— Спасибо, что составила мне компанию, — говорю я. Не сидеть же молча, пока она выуживает из сумочки ключи.

— Спасибо за кота. — Солнышко снова улыбается, берет кота в руки, подносит его к лицу. — Я назову его Волан-де-Мортом [17]. — Она кладет его на колени, как будто это живой кот, и меня на мгновение охватывает страх, что он и впрямь может ее цапнуть.

— Пожалуйста, — отвечаю я. А что еще тут скажешь? Хотя я рад, что угодил ей.

Бережно держа кота под мышкой, она берется за ручку дверцы и, прежде чем спрыгнуть, поворачивается ко мне.

— К твоему сведению, — она смотрит мне в глаза, и улыбка исчезает с ее лица, — ты не солгал.