17 м/с - Аглая Дюрсо Страница 66

Я ей сказала, что в следующий раз я не брошу ее на растерзание хулителей. И что я ей в этом помогу. Потому что у меня тоже были задатки.

Об этом нам уже давно сказал представитель фирмы «Харон», когда мы с моей кузиной приволоклись на похороны какого-то дальнего родственника. И моя кузина зарыдала, как выпь. Вообще-то она плакала от страха. От страха за свою шкуру. Потому что я приехала к ней, и она выяснила, что я беременна. А поскольку у меня в нашей семье репутация так себе, то с меня и взятки гладки. Я очень рассеянная. И вся ответственность легла бы на мою кузину, которая с десяти лет варила борщ и знала меня, как облупленную. Мы, чтобы оттянуть встречу, прикрылись неотложной необходимостью проводить в последний путь малоизвестного при жизни родственника.

Кузина завывала от страха, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. До меня что-то дошло. Я тоже зарыдала. Мы были прямо как две кликуши, нас все фотографировали. И это были душераздирающие фото. А представитель «Харона» пригласил нас к сотрудничеству.

Но мы тогда сказали, что у нас и без него на повестке удручающее мероприятие. (Семейная встреча, кстати, такой и оказалось. В нас с кузиной даже кинули грушей.)

Но призвание находит. И мы с моей дочерью (виновницей грушевой эскапады, кстати сказать) вызвались помочь кузине.

Мы с кузиной нарядились в маленькие черные платья и черные очки и выглядели очень комильфо.

А моя дочь была ди-джеем и грянула Поля Мориа, как только на пороге показались первые гости.

Потому что шоу, как это было заявлено ранее, должно продолжаться.

Но гости сказали, что это вообще.

Кузина сказала, чтобы мы с дочерью пошли прошлись. А она пока зальет глотки гонителей известного оркестра борщом.

Мы походили туда-сюда, но я сильно мерзла в платье для коктейлей, которое практически ничего не закрывало из-под куртки. Поэтому мы решили скоротать время в кино. Кроме того, у нас появилась бы тема для развлечения гостей мероприятия.

Фильм был сильно замешан на вожделении, крови, эротике и смерти. И что характерно: во всех перечисленных эпизодах у героев были ужасные лица. Багровые от натуги. Я решила, что малолетнему ребенку пока рано знать, какие неимоверные трудности подстерегают взрослых. И пока я закрывала курткой экран перед дочерью, до меня много чего дошло.

До меня со всей ясностью дошло: все, что делают герои на экране (ну, и те, кто в зале, невидимые герои будней), — это борьба с финалом, будь он хоть хэппи-энд, хоть как. И все эти герои стараются доказать, что они заслуживают чего-то получше, чем финал. Поэтому-то размножаются с таким азартом и совершают прочие действия (включая оформление кредитов и баллотирование в президенты). И делают это, между прочим, со всей серьезностью. Но лица, если присмотреться, все равно натужные и багровые. Потому что усилия — тщетные. И никакие смехотворные усилия не засчитываются. Я, в принципе, не против этого всего. Но! Мне не идет багровое лицо. Мне так нравится жить налегке. Меня просто раздирает в клочья, когда какой-нибудь кто-то, сильно озабоченный моей судьбой (в том числе и личной) вдруг приглашает меня что-то с ним подоказывать. Конечно, я — не альбигоец, потому что я оставила потомство как улику. Смешно, но мне все чаще нравится заменять процесс производства потомства танцами в пустом гулком зале. Потому что это более эротично и не так обременительно для будущего. И творить то, что потом и не вспомнить, что развеется, как брызги от проехавшей мимо поливалки. Мне нравится шить платья за один вечер для того, чтобы надеть их один раз. Мне нравится рисовать картинки на обоях и на салфетках в кафе, потому что они не претендуют на нишу в национальной культуре, а порадуют максимум официанта, убирающего объедки со стола. И еще мне нравится коллекционировать улыбки, потому что это эфемерная субстанция. И валять дурака поздним вечером на улице, когда мы идем с ребенком из кино. Потому что это такой нечеткий отпечаток, что есть надежда — он вылиняет в памяти. И этому не придется придавать большого значения.

Странно, но при виде копошащихся в эротическом пароксизме на простыне экрана голышей, я вдруг вспомнила учительницу первую мою. Она умела надувать лицо до натужного багрянца буквально в доли секунды. И умудрялась выдавливать из этого лица страшные трубные звуки. «Прекратите паясничать!» — кричала она. Потому что она хотела, чтобы мы сразу и навсегда научились все делать посерьезке. Она, в отличие от меня, не закрывала от нас правды будущей жизни.

Я ее страшно боялась, а потом меня посадили вообще на последнюю парту. Где я пряталась за могучей спиной Винниченко, который так боялся учительницу первую свою, что один раз обосрался. Учительница сочла это возмутительным демаршем.

Что поделаешь, шоу должно продолжаться. Даже если оно стоит репутации.

Моя дочь поинтересовалась, не устали ли у меня руки. И можно, она посмотрит хотя бы титры. Титры были тоже, кстати сказать, на фоне по-рубенсовски брутального фарша из каких-то голышей.

— Щас мы расскажем вам фильм, — вот что сказала я, вернувшись к моей замотанной кузине и ее бомонду.

— Мама говорит, что это был фильм про кровь, песок, говно и сахар, — добавила дочь.

Гости сказали, чтобы мы все-таки имели совесть и понимали суть момента.

Тогда я решила соответствовать моменту и развлечь гостей созданием эскизов надгробий.

Гости насупились (видно, не прониклись своеобразием момента).

Я, чтобы их воодушевить и доказать, что это не фуфло, а эксклюзив, рассказала им про памятник Молекуле. Молекуле бы я посоветовала поставить металлическую офисную доску для объявлений. Я бы туда прикрепляла магнитиками хвалебные заметки из газет, стихи поклонниц, а также собственные доносы, кто о нем отозвался плохо, а кто вообще проигнорировал.

Гостей это не воодушевило.

Тогда я посоветовала своей кузине поставить в месте последнего приюта пугало с ее дачного участка. Потому что это пугало моя кузина сделала своими собственными руками, и это ее лучшее скульптурное произведение. Кроме того, как всякий творец, она подсознательно запечатлела в чертах пугала собственные черты.

Гости сказали, что вечер был чудесный. Целовали кузине ручки. И быстро свернули торжество.

А кузина, когда мы остались одни, сказала, что она не хочет пугала. Она хочет покрывало со своей кровати. Это прекрасное двуспальное покрывало! Оно такого дымчато-розового цвета, что придаст дополнительной светлой грусти.

— А это ничего, что оно уже надеванное? — обеспокоилась я.

— А-а-а, — махнула рукой кузина, — его все равно никто не видел. Потому что в мою спальню никто давно не заходил. И на покрывале этом ничего такого не делал. Уже тыщу лет.

— Да ты не парься, — сказала я. — Это же такой процесс: как плавание или езда на велосипеде. Раз научился, а потом и через тыщу лет вспомнишь. Память мышц, так сказать.

Она рассмеялась.

И чтобы закрепить достигнутый успех, я рассказала ей про эскиз памятника себе.