Собиратель миров - Илья Троянов Страница 66

Поскольку Мохаммед-паломник педантично следовал временным указаниям, они попали вскоре в людскую лавину — а позже шейх Абдулла узнал, что те, кто умел договариваться с Богом, дьяволом и самим собой, выходили на побивание раньше предписанного времени или вставали ночью, чтобы исполнить долг в лунном покое. Подобное правонарушение было немыслимо с Мохаммедом, хотя украдкой, как давно уже подозревал шейх Абдулла, тот не прочь был пробраться сквозь кустарник компромиссов. Дорогу перегородил узколицый человек, из глаз которого выпрыгивал экстаз. Схватив шейха Абдуллу за плечо, он потряс его. Не трать сил, брат, я уже выколол дьяволу глаза. Но и слепой шайтан, возразил шейх Абдулла, плетет опасные соблазны, равно как и слепой человек уязвим для заблуждений. Перед тобой — великий дервиш из Индии, прибавил Мохаммед, его мудрость не подпускает к нему шайтана. Оба глаза, орал мужчина, оба глаза! И растворился в толпе.

Хаджи были подобны лавине, грохотавшей по долине, когда они приближались к столбам и замечали их. Шейх Абдулла ощутил напор со всех сторон. Толпа качалась, как корабль на больших волнах, и с рокотом неслась куда-то, крик накатывал на крик, и последние остатки осмотрительности и терпения были растоптаны, прежде всего дромадерами и лошаками важных господ. Столбы оказались разочарованием, они выглядели примерно так же грозно, как мильные камни по обочинам римских дорог, как мегалит, как безымянная гробница. И все же они воспламеняли фантазию многочисленных хаджи вокруг него, чьи лица сжались в яростные гримасы, когда они принялись кидать камни, пока со слишком большого расстояния. Многие хаджи попадали не в дьявола, а в собственных братьев и сестер. Шейх Абдулла быстро расстрелял свои патроны. Вместо молитвы перед каждым броском он говорил: Да спасет нас Бог от насилия, и от выпадов толпы, и от необузданной страсти. Но спасения не было. И не могло быть в толпе, где каждый был смертельным врагом каждому, мечтая лишь о том, как бы живым выбраться из ритуала. Его все выталкивали дальше вперед, и, не заметив опасности, он оказался пеной на штормовой волне, швырявшей его в столбы. Камни летели на его голову, и один чуть не попал в глаз.

Сбежать от побивания камнями оказалось труднее, чем добраться до него. Бросив семь камней, хаджи искали путь для отступления, и рвались прочь, пробивая себе выход и невзирая на сопротивление. Они наваливались на оказавшихся перед ними мужчину или женщину всем своим весом, и не пускали никого, кто стремился в противоположную сторону. Удар по затылку подарил шейху Абдулле откровение, открыв ему глубокое значение ритуала: побиение камнями было упражнением в слишком человеческом после высокого полета очищения. Каждый приближался к дьяволу в себе самом, сердца паломников вновь каменели, и потому не было никакой ошибки, что камни падали на самих паломников. Напротив, в образе ближних люди побивали дьявола, столбы же стояли лишь для развлечения. Во время хаджа он пережил вечный двигатель самопожертвования, теперь его протащило через вечный двигатель насилия, и вдруг ему на ум в сердце ислама пришли слова Упаничче, когда тот объяснял ему учение об адвайте: пока наши ближние остаются для нас — другими, мы не перестаем их ранить. При таком рассмотрении дьявол скрывался в различиях, которые люди возводили между друг другом. Его проницательность была подтверждена волной плевков, приземлившейся на его лице.

* * *

Уже на третий день хаджа на большой площади, в нишах и углах между палатками и домами, в паломническом лагере начинает скапливаться всякая мерзость. Пол покрывают экскременты, остатки гнилых овощей и тухлых фруктов. Ему противно здесь проходить. В особенности сегодня, когда воздух отравлен вонью гигантской скотобойни. Когда перерезаны шеи тысяч животных, коз и верблюдов. Мясо дарят, жарят, едят; остатки — кишки и внутренности, куски шкуры и жира, засохшие ручьи крови клеймят землю. Долина Мины — самое жуткое место на свете, какое мог себе представить шейх Абдулла. Умершего бросают лежать, а когда начинается разложение трупа — его скидывают в один из рвов, выкопанных для остатков забитого скота. Чумной компост плоти. Число умерших растет, что неизбежно, учитывая тяжести хаджа, легкое одеяние, отвратительные приюты, нездоровую пищу, недостаточное питание. Некоторые паломники были забиты камнями, когда им пришлось вторично сражаться с дьяволом, у которого за ночь выросли три ноги — три столба, и потому им надо было кидать трижды по семь камней. Это было в три раза невыносимей, чем в прошлый день, и в три раза опасней.

Время, проведенное в Мине, он воспринимает испытанием на прочность. Другим паломникам не лучше. Свежий провиант кончился, равно как и внутренний огонь. Весь день проходит под знаком сумеречности. Кто двигается — тот тянет себя сквозь часы, медлительно расплывающиеся по сброшенному плащу обязанностей. Смерть набирает силу — уже ни одна молитва не заканчивается без сала джаназа, которую читают по недавно почившему. Шейх Абдулла решает на спине осла проехать последний отрезок пути — в Мекку, где заповедь часа — болезнь и умирание, и даже Большая мечеть наполнена трупами и больными, принесенными к колоннаде, чтобы они исцелились от вида Каабы или же, одухотворенные, скончались в священном пространстве. Шейх Абдулла видит изнуренных хаджи, которые еле волочат свои бессильные тела в тени колоннады. Если у них нет сил протянуть руку за подаянием, то кто-нибудь жалостливый ставит рядом с их циновкой плошку, куда падают редкие пожертвования. Когда эти несчастные чувствуют, что последний миг близок, они закрывают себя лохмотьями, и порой проходит немало времени, как рассказал Мохаммед, прежде чем кто-то обнаруживает покойников. На следующий день, после очередного тавафа, они неподалеку от Каабы натыкаются на скорченную фигуру, очевидно, умирающего, который ползет прямо в руки пророка и ангелов. Шейх Абдулла останавливается и наклоняется над ним. Хрипением и слабым, но понятным жестом человек просит обрызгать его водой Замазама. Когда они исполняют его пожелание, он испускает дух; они закрывают ему глаза, и Мохаммед отходит, чтобы сообщить об этом — вскоре несколько рабов тщательно вымоют место, где лежал умерший, а через полчаса они погребут незнакомца. Сколь долго и тягостно прибытие человека на этот свет, сколь быстро мир избавляется от него, когда он становится всего лишь материей. Мысль огорчает шейха Абдуллу, но он чувствует, что это правильное место, где можно с ней примириться. Он сидит прямо, устремив взор на Каабу, и представляет себе, что лежащий при смерти мужчина — это он сам. Чувствует ли он еще капли воды, падающие ему на лицо? С чем ему приходится прощаться?

* * *

В месяц зуль-хиджжа года 1273

Да явит нам Бог свою милость и покровительство

Губернатор: Простите меня, что я пригласил вас в эти дни на последнюю встречу, но я немедленно должен отбыть на Ид-аль-Адха в Стамбул и привезти с собой конечный отчет.

Шериф: Почти год минул с тех пор, как мы начали заниматься этим делом, безусловно, значительным, но мы сделали все, что могли, однако, если мне позволено будет такое сравнение, напрасно зарились на новолуние истины.

Губернатор: Нам осталось выслушать последнего свидетеля, возможно, он поможет нам разрубить узел. Это Салих Шаккар, которого нам наконец удалось найти — он вернулся в Мекку с большим караваном. Десяток моих людей разыскивали его. Я уже опросил его, немного, но не узнал пока ничего нового, однако, может, что-то прояснится в нашем совместном разговоре.