Броненосец - Уильям Бойд Страница 66

Лоример знал, что сны про теннис всегда предвещают лето — до которого, впрочем, остаются еще долгие месяцы; но сейчас, пожалуй, это было доброе предзнаменование, трещина в вечной мерзлоте. Для него первый зимний сон про теннис был чем-то вроде первой ласточки или первой кукушки, — признаком того, что где-то пробуждаются жизненные соки. Наверное, причина была в том, что он учился игре в теннис и лучше всего играл в него летом в Шотландии, в студенческую пору. Таков был источник этих его сезонных ассоциаций: длинными летними вечерами смешанные пары теннисистов играли против местных теннисных клубов — Фохаберс, Форрз, Элгин и Ротес, — против адвокатов и их изящных жен с тонкими запястьями, против юных фермеров и их рослых подруг. На клубных верандах пили шенди с имбирным пивом, глядя, как шотландские сумерки вяло борются с северным солнцем, будто не желавшим нырять за горизонт. Пятна пота на вышитых лифах медсестер-дантисток, темные влажные челки гостиничных администраторш, тонкий слой глиняной пыли на блестящих бритых голенях безжалостных школьниц-чемпионок, этот осадок, который позже смывался и сверкал на подносе душевой кабинки, как намытые песчинки червонного золота. Теннис означал лето, любезное обхождение, пот и секс, и воспоминания о первоклассно выполненном случайном ударе: тяжесть перенесена на правую ногу, ракетка давным-давно наготове, наклон для удара слева, голова опущена, завершение удара жесткой рукой, неверная опора, легкие аплодисменты, недоверчивые возгласы: «Бросок!» Вот что тебе на самом деле было нужно, — значит, на самом деле ты искал этих прозрений на теннисном корте…

Лоример почувствовал, что его мочевой пузырь переполнен, и, отключив от себя электроды, потянулся за халатом. На обратном пути из уборной, залитой ослепительным светом, ему показалось, что он заметил чью-то фигуру, сидевшую среди мигавших огоньками мониторов.

— Привет, Алан, — сказал он, подойдя поближе. Он был рад увидеть друга. — Засиделся допоздна.

— Иногда я заглядываю к вам в комнаты, когда вы все спите, — просто навестить своих «морских свинок». А это тебе сон снился, — он указал на изломанную линию графика.

— Я играл в теннис.

— С мисс Как-Бишь-Ее? Зулейка Добсон, да? Кофе хочешь?

— Флавия Малинверно. Очень забавно. Да, спасибо.

Алан налил ему кофе в бумажный стаканчик. Лоример заметил, что на нем черные кожаные штаны и атласная гавайская рубаха, а на шее поблескивают золотые цепочки.

— Урожайная ночь?

— Милый мой, я мог бы танцевать до зари. В последний раз у тебя была просто сказка, а не прозрачное сновидение.

— И в нем присутствовала Флавия Малинверно, — проговорил Лоример с каким-то горьким вожделением. А потом почему-то, поддавшись внезапному порыву, стал рассказывать Алану о Флавии, об их встречах, о том поцелуе, о безумной ревности Гилберта и внезапной сдержанности Флавии.

— Замужняя женщина, Лоример, — тебе ли не знать.

— Она с ним несчастна, я уверен. Он обманщик, совершенное ничтожество, я чувствую это. Между нами что-то проскочило, что-то настоящее, несмотря на эту двуличность. Но она это отрицает. Извини, я, наверно, утомил тебя.

Алан четырьмя пальцами прикрыл рот, пряча зевок.

— Просто сейчас уже раннее утро.

Лоример почувствовал, что, вероятно, больше не заснет.

— Что мне делать, Алан? Ты ведь мой лучший друг. Ты должен помочь мне разобраться во всем этом.

Алан похлопал его по коленке.

— Ну, как там говорится, робким сердцам не видать милых дам.

212. Телевизор. Все, что звучало у тебя в голове, — это оглушительный шум телевизора и вторивший ему непрерывный рев, вопли, свист и улюлюканье. Казалось, весь колледж собрался в общей комнате, чтобы посмотреть — что? Футбольный матч? Конкурс «Мисс Вселенная»? Конкурс песни Евровидения? Формулу-1? Приближаясь, ты слышал, как твои босые ноги шлепают по линолеуму, слышал, как шум становится все громче, а лучи белого света, проникавшие сквозь флюоресцентные полоски, казалось, пронзают твой мозг подобно удлиненным акупунктурным иглам. Джойс в ужасе рыдала; тебя тошнило, тошнило от шума и ярости, и все, что ты знал, — это что орущий телевизор нужно во что бы то ни стало заглушить. Ты остановился возле двери, и твоя правая рука потянулась к дверной ручке. Ты увидел, как твоя рука схватила ручку, повернула ее и распахнула дверь настежь; и вот ты уже входил в общую комнату, крича, чтобы все заткнулись, шагал в самую середину переполненной комнаты, и сто пар глаз воззрились на тебя.

Книга преображения