Беременная вдова - Мартин Эмис Страница 66

— Позвони им и скажи, что это невозможно.

— Я так не могу. Надо попробовать. Надо хотя бы попробовать.

— Еще студент, — сказала Глория, — а уже за клиентами бегаешь. Вот это амбиции!

— Да ведь нам всем такими положено быть. — С этими словами Шехерезада поднялась, а затем вошла в длинный коридор.

Кит поднял глаза. Шехерезада вошла в длинный коридор, охваченный закатным пламенем. Само небо вступило с ним в сговор, и он увидел последние следы света, крестообразного, прожигающего мысок там, где соединялись ее бедра и зад. И было заметно, даже сзади, с какой силой выпирают наружу ее сиськи. Лили сказала:

— А ты знаешь, что это такое, этот, как его, антиномианизм?

— Что? Нет… Но узнаю, когда… когда прочту восемьсот страниц на эту тему.

Ноздри Лили призывно раздулись, ее сжатый подбородок вздрогнул. Она произнесла, словно медленно двигаясь по списку:

— Ты прочел все про Италию. И стихи. Что ты еще прочел?

— У Лоуренса? Дай подумать… Я прочел треть «Сыновей и любовников». И тот кусок в «Леди Чаттерли», где сказано «пизда».

— Так-так, — сказала Глория.

— Давай, Глория, скажи еще раз «так-так». Похоже на тиканье часов. Заметь, я не ругаюсь. Это просто цитата из прогрессивного автора.

— Перестань, — простонала Лили. — Хватит юлить.

— Погодите, — осторожно промолвил он; в этот момент вернулась Шехерезада. — Уиттэкер во вторник едет в Лондон. Да, Уиттэкер? Тебе не трудно будет бросить конверт в почтовый ящик? — Чтобы произнести следующее предложение, он обернулся к Лили: — Завтра прочту скоростным методом, а в понедельник напишу текст. Извините, ребята, но это означает, что я не смогу поехать на развалины — только и всего.

— В день твоего рождения, — сказала Лили. — В твое двадцатиоднолетие.

— Извини, Лили. Извините, ребята.

Кит перегруппировался. Все казалось спокойным и ясным. Было уже восемь двадцать. Уиттэкер уже пустился в обратный путь по холму, в студию к Амину. Включили еще лампы. Один за другим они вышли в кухню, наполнили тарелки и вернулись. Весь мир был перед ними, и они ели, как студенты в столовой для младшекурсников, но это было нормально, это был социальный реализм, это было дело кухонное. «Лайфы», «Таймсы». «Хороший салат», — произнес чей-то голос. «Перец не передашь?» — произнес другой…

Внезапно, совсем внезапно выяснилось, что они перешли к фруктам — было без десяти десять. Голова Лили опустилась еще на дюйм, а рот ее складывался в трагическую маску. Глория поднялась на ноги и начала собирать тарелки и журналы. Кит с некоторой беззаботностью отложил «Антиномианизм у Д.-Г. Лоуренса» (с виду не так уж сложно, довольно много о том, как Фрида со всеми ебется) и сказал:

— Я тут как раз думал о сексе в другой жизни.

Что его заставило нарушить правило второе? Первое он уже нарушил (ничего не делать); теперь он нарушает второе (и ничего не говорить). Что его заставило? Отчасти сила. Каждое мгновение с восточной стороны сияло ею, силой класса и силой красоты, с бесконечно малой добавкой (не будем о ней забывать) силы торжественного открытия призвания, силы выражения своих мыслей собственноручно выбранными словами (и одновременно упорядочивания ближайших карьерных перспектив Марвина М. Медоубрука). Но поделать с этим он все равно ничего не мог. Потому что каждый его вдох сделался чистым гелием, много, много легче воздуха. Все кончено, и это — высшая точка моей юности, подумал он, продолжая:

— С переселением душ — тут, наверное, все зависит от того, кем родишься снова: тигром или гиеной, а в Израиле они же вообще с места не сдвинутся до Судного дня, а в раю, который у Амина с Руаа, там у них девочки, а мальчиков нет, плюс неплохое prosecco, Лили, так Уиттэкер говорил, а что касается нас, тут не все потеряно, ведь Гавриил сказал Адаму, что даже на небесах ангелы занимаются взаимным проникновением, и потом…

Он замолчал, затих, издавая себе под нос негромкое ржание, и обвел собравшихся взглядом исподлобья. Никто не слушал. Никто не заметил. Кит хладнокровно взял «Энкаунтер» и открыл его и нахмурился в его адрес.

— Оставлю вас, — медленно произнесла Лили, — наедине с вашими картами. Ой, глядите. Не может быть… «Let It Be».

— Да, жалко, правда? Последний диск «Битлов», — сказала Шехерезада. — «Let It Be».

Глория, приложив сбоку к подбородку раскрытую ладонь, говорила:

— Новая английская библия. Нет, это плохая идея… Так-так, а времени уже много. Ну что ж. Йоркиль добрался до Монако. А Бьютимэн надо как следует выспаться. Пойдем, Лили, удалимся рука об руку… Притворимся, как будто мы с тобой такие разговорчивые, современные. Нет, это точно ошибка. Новая английская библия.

— Согласен, Глория, — сказал Кит. — Библии, библии. Я вот читаю про библии.

— Да? И что?

— Вот послушай. На самом деле, довольно смешно. Послушай. Какой-то любитель соваться в чужие дела, придурок и вообще странный тип по имени преподобный Джон Джонсон, попался при попытке вывезти пять тысяч контрабандных Библий в Россию через Чехословакию. А до того он уже вывез четверть миллиона в Болгарию и на Украину. Зачем? Короче, этот идиот несчастный находится в московской тюрьме. В самой худшей московской тюрьме.

Кит почувствовал, как Лилина туфля, копошась, тычет его в голень. Он поднял глаза. А Глория начала с теплотой в голосе:

— О, это прелесть — нет, это просто прелесть. Нахальный юнец вроде тебя несет такое о посвященном в сан миссионере. Ты меня очень обяжешь, если будешь следить за своим языком, когда говоришь б подобных вещах. Рисковать тюрьмой ради своих убеждений. Прошу прощения, но я католичка. И моя страна — это моя вера. Да, это правда, я верю в Бога — так уж сложилось. И я считаю, что этот человек обладает невероятной смелостью.

— Скажи мне, Глория, — попросил Кит, — а в Деда Мороза ты случайно не веришь? Нет? Ну конечно. Ты это переросла. Конечно, переросла. Знаешь, а жаль, что про Деда Мороза в твоей священной книге ничего не говорится. А то бы ты, глядишь, и Священное Писание переросла. Да, жалко все же — они что, не могли по крайней мере предвозвестить Деда Мороза в Новом Завете? — Он продолжал тонким голосом: — Ну, знаешь: и будет приходить человек, каждое Рождество Христово, и одет он будет в красный костюм с белой оторочкой, и будет он ехать по воздуху на санях, запряженных летающими оленями… Может, это помогло бы всем вам, идиотам несчастным, увидеть вещи в их истинном…

Лили снова пнула его. Движением головы она направила его взгляд — на этот раз не на Глорию, а на бесцветное лицо Шехерезады. Та изменилась, стала другой. Знаете, на кого она была похожа? Она была похожа на фотографию девушки, которая отличилась в игре на клавесине, или накрутила пять тысяч миль, работая в «Обедах на колесах», или спасла кошку, залезшую на огромный дуб позади ратуши.

* * *