Дорога соли - Джейн Джонсон Страница 66

Через полчаса пути Таиб вдруг свернул с дороги и остановился на площадке перед глубоким провалом. Мы вышли, чтобы полюбоваться потрясающим видом. Прямо под нами на огромном пространстве красноватой, покрытой пылью земли виднелись живые, изумрудно-зеленые пятна оазисов, похожие на яркие вспышки. За ними пейзаж разглаживался и уходил вдаль до самого горизонта бесконечным одеялом из песка и камня.

— К югу отсюда — золотые прииски Акки, а за ними уже сама Сахара. — Таиб приставил ладонь козырьком ко лбу и небрежно добавил: — Кстати, там одни из самых крупных разработок в Африке.

Я увидела, что Лаллава скорчила гримасу и притронулась к одному из своих амулетов.

— Это она услышала слово «Акка», — с улыбкой сказал Таиб, заметив, как у меня изменилось лицо. — Не такая уж она глухая. Ей известна легенда.

— Какая?

— Когда в этой части Марокко нашли золото, люди словно с ума посходили. Они бросали жен и детей, отправлялись на поиски драгоценного металла, копали днем и ночью. Их обуяла жадность, а может, и злые духи, джинны. Увидев это, Бог наслал на эту землю наводнение, за ним последовала засуха и нашествие саранчи, чтобы люди поняли истинную ценность того, от чего по-настоящему зависит человеческая жизнь. У нас считается, что золото приносит несчастье. Богатство не дает человеку ничего, кроме горя, эксплуатации и смерти.

— А я всегда считала, что именно бедность, а вовсе не какой-то кусочек золота несет с собой несчастье и приближает смерть, — едко сказала я.

— Если у человека нет золота, он не погибнет, — тихо ответил Таиб. — Но в погоне за золотом умирают многие, а еще больше бывают убиты. Мой жизненный опыт говорит о том, что богатство никогда не приобретается честными средствами.

— Тогда что же вы делаете в Париже, почему не остались здесь и не женились на Хабибе? — уязвленно заметила я. — Распродаете там артефакты своей культуры богатым клиентам, да небось по искусственно вздутым ценам?

Он посмотрел на меня в упор, и взгляд его был как удар.

— Деньги, которые я зарабатываю, продавая товары туарегов, поступают в нашу экономику. На вырученные деньги мы основали передвижную школу, чтобы дети кочевников научились всему, что им понадобится в жизни, приспособились к условиям современного мира и смогли передать знания своим детям. Они изучают свою историю и культуру, заучивают наизусть рассказы и легенды, услышанные от бабушек и дедушек, устную традицию переводят в письменную форму для последующих поколений. Мы также финансируем работу мобильных медпунктов с врачами, которые объезжают дальние селения и стоянки.

Я покраснела.

— Простите, я этого не знала.

— А чем вы занимаетесь, Изабель, когда не в отпуске и не падаете со скал в пропасти?

Я стала объяснять, что такое корпоративный бухгалтер по налогообложению. Мало-помалу меня охватывало чувство глубочайшего и всепоглощающего стыда, которого я никогда еще не испытывала по поводу своей работы. Прежде я гордилась тем, что у меня было полно солидных клиентов, гордилась своим знанием налоговых процедур и всяких лазеек, усердием в работе, образованностью, хитростью и умением ловко обделывать делишки. Объясняя Таибу суть работы, которой занималась почти двадцать лет, я чувствовала все большее отвращение к себе и к миру, в котором жила и частью которого являлась.

— Вот этим, значит, я и занимаюсь, — наконец устало произнесла я. — Помогаю жирным котам избегать уплаты налогов правительству, которое старается улучшить жизнь всего остального населения. На эти деньги можно было бы оплатить льготы для бедняков, бесплатное отопление для престарелых, построить школы, больницы…

— Жирным котам, говорите? — перебил он меня.

В пылу своего монолога я сбилась и вставила английское выражение там, где не знала, как сказать по-французски.

— Les gros chats, — перевела я и увидела, что он еще больше смутился.

Я попыталась еще кое-что добавить, объяснить, но Таиб тут же заявил:

— Ah, les rats dans un fromage! Жадные, те, кто не хочет делиться с другими.

«Как крысы в сыре». Я хмуро кивнула. Да, это хорошее выражение для жадных, аморальных людишек, живущих за чужой счет. Как крысы в стаи, они сбиваются в свои корпорации, на одну из которых я работаю. Я поняла, что уже довольно давно испытываю подспудное негодование по поводу всех этих пронырливых, самодовольных деловых людей в костюмчиках, приобретенных на Сэвил-роу, [58]с ослепительными улыбками, над которыми поработали самые дорогие дантисты. Они выходят возле наших офисов из сверкающих лаком лимузинов, за рулем которых сидят личные шоферы. Их безликие транснациональные компании бодренько и с удовольствием копают, сверлят недра стран третьего мира, а потом с песнями вывозят все, что добыли. Их социальная совесть, похоже, была удалена еще с самого рождения в какой-нибудь дорогущей частной клинике. Все эти капитаны индустрии, которые за очень приличное жалованье и, всякие бонусы, в несколько сотен раз превышающие среднюю зарплату по стране, дали мне работу, использовали меня. Я искала и находила для них скользкие лазейки в налоговом законодательстве, через которые они могли бы скрыть свои доходы. Стоило мне всего на несколько недель уехать, как я вдруг серьезно призадумалась, смогу ли туда вернуться. Когда до меня дошла эта мысль, мне стало очень даже не по себе.

Мы все ехали и ехали, иногда обгоняя пыльные грузовики с брезентовым верхом, наматывали километры дороги в окружении безводной суровой пустыни, миновали совершенно безобразный современный городишко Тата и контрольно-пропускной пункт в Тиссинте. Здесь Таиб провел несколько тягостных минут, так как нужно было предъявить документы на транспортное средство, мой паспорт и удостоверения личности на себя и Лаллаву, рассказать о том, куда и зачем мы едем, ответить на множество посторонних и глупых вопросов. Перед самым Фоум-Згидом Таиб свернул на какую-то грунтовку, где не было никакого указателя. Скоро автомобилю пришлось подтверждать свое звание настоящего внедорожника. Таиб включил в работу обе оси, чтобы справиться с выбоинами, похожими на воронки от бомб, и множеством булыжников. Пыль теперь была повсюду. Мы продолжали наш путь, трясясь по изрезанной колеями дороге так, что у меня во рту стучали зубы. Я боялась прикусить язык и благодарила Бога за то, что у меня довольно маленькая грудь, которую к тому же поддерживал хороший бюстгальтер.

Я обернулась назад, коснулась руки Лаллавы и спросила, употребив одну из фраз, которые мне удалось подцепить за последнее время:

— Labes?

— La bes, la bes, — ответила она, блаженно улыбаясь.

После одного особенно тряского участка я озабоченно взглянула на Таиба.

— Это надолго? Будет когда-нибудь наконец нормальная дорога?

Он скосил на меня глаза, отвернулся и пробубнил:

— А вы думали, что в пустыне к вашим услугам будет автострада?