Язык цветов - Ванесса Диффенбах Страница 66

И вот с восходом солнца я придумала выход: напишу Элизабет письмо и укажу в качестве обратного адрес «Бутона». Хотя мы с Ренатой теперь виделись редко, она передаст мне письмо, если оно придет. Приоткрыв дверь голубой комнаты, я прислушалась, пытаясь определить, дома ли Марлена. В квартире было тихо. Я спустилась вниз, села за стол, как во время консультации, взяла листок рисовой бумаги и тонкий синий фломастер. Рука дрожала, держа фломастер над бумагой.

Сначала в правом верхнем углу я написала дату, как учила меня Элизабет. Затем дрожащей рукой – ее имя. Я не помнила, следует ли дальше поставить двоеточие или запятую, и на всякий случай поставила и то и другое; рука по-прежнему дрожала. Я взглянула на то, что написала. От волнения почерк стал неровным, он был далек от совершенства, к которому стремилась Элизабет. Скомкав первый листок, я бросила его на пол и начала сначала.

Через час бумага кончилась. Скомканные листки валялись по всей комнате. Остался последний, и я решила, что, как бы ни вышло на этот раз, его я и отправлю. При мысли о том, что черновиков больше не будет, рука задрожала еще сильнее, и мой почерк стал похож на детский, как будто я была не уверена, как пишется каждая буква. Элизабет будет разочарована. Но я продолжала, медленно и целеустремленно. И наконец написала одну строчку.

Это я устроила пожар. Прости меня.

Я жалею об этом каждый день.

Внизу я подписалась своим именем. Письмо вышло коротким, и я боялась, что Элизабет посчитает его наглым или неискренним, но больше мне сказать было нечего. Я положила листок в конверт, запечатала его, написала адрес и приклеила марку. На ней был изображен нарцисс – бело-желтый на красном фоне, а золотыми буквами было выведено поздравление с китайским Новым годом. Элизабет наверняка заметит.

Я быстро дошла до конца улицы, подняла тяжелую металлическую заслонку почтового ящика и опустила письмо, пока не передумала.

2

В начале июня я сидела на складном стуле в пустом зале, по привычке проверяя, разложены ли карточки по алфавиту, и поджидая клиентов. Я ждала пару, которая должна была пожениться в апреле следующего года, но непременно желала встретиться со мной сейчас. Невеста хотела все подобрать под цветы, от цвета салфеток до слов песни на первый танец. Мне много с кем пришлось работать за эти годы, но даже я впервые встречала невесту, которая хотела, чтобы цветы сочетались с музыкой. Встреча не предвещала ничего хорошего.

Я взглянула на часы. Без пятнадцати пять. До назначенного времени оставалось пятнадцать минут, и пора было заваривать чай. Я пила лишь крепкий чай с хризантемой, который покупала в китайском квартале; в кипящей воде лепестки хризантемы раскрывались и плавали в темной жидкости. Это придавало консультациям особый шарм, да и клиенты рассчитывали увидеть нечто подобное.

На кухне я заварила чай и выпила чашку, прежде чем спуститься вниз. Невеста уже пришла и сидела на ступеньке под стеклянной дверью. Она была одна и смотрела то вправо, то влево. В ее напряженной осанке я увидела нетерпение. Жених опаздывал или не смог прийти. Плохой знак, и невесты это знали. Успех моего бизнеса был основан на том, что я помогала лишь тем парам, чей брак обещал быть крепким. Поэтому, взглянув на нее, я сразу стала придумывать причину для отказа. Я часто отказывала парам, которые устраивали язвительные споры, разглядывая картотеку, или опаздывали; у Марлены был лист ожидания, и мы всегда могли заполнить пустующий день в календаре.

Я поставила поднос и подошла к двери. Приложив ладонь к стеклу, я вдруг замерла. На улице скрипнули тормоза. А потом прямо перед моим носом промчался старый серый фургон. За рулем сидела Элизабет. На повороте стоял запрещающий знак, и она дала задний ход, а затем свернула на перекрестке и скрылась за холмом. Я повернулась и бросилась по лестнице в старую спальню Натальи. Там я села под окном и стала ждать ее возвращения.

Не прошло и пяти минут. Ехать с пригорка было легче, чем в гору, и она быстро свернула за угол и скрылась из виду. Я сбежала по лестнице через две ступеньки и вышла на улицу. Увидев меня, невеста встала.

– Извините, – сказала она. – Он придет с минуты на минуту.

Но я поняла, что она лжет. Ее извинения звучали отрепетированно, словно теми же словами она извинялась за своего жениха уже много лет.

– Нет, – ответила я, – не придет.

Может, это чай с хризантемой так подействовал, но мне вдруг захотелось, чтобы она узнала правду. Она раскрыла рот, точно хотела возразить, но выражение моего лица ее остановило.

– Вы не станете заниматься нашими цветами, да? – Она отвернулась, и я не ответила. Ответ был ей уже известен.

Я пошла вверх по улице и вскоре увидела, что Рената идет мне навстречу. Мы встретились на полпути, как с Грантом в тот день, когда он принес жонкилии. В ее руках был светло-розовый конверт. Я взяла его дрожащими руками, села на тротуар и положила на колени. Рената села рядом.

– Кто она? – спросила Рената.

Конверт жег колени, я положила его на асфальт и вгляделась в линии на своих ладонях, точно выискивая в них ответ на ее вопрос.

– Элизабет, – тихо проговорила я.

Мы обе замолчали. Рената больше ни о чем не спрашивала, но, когда я посмотрела на нее, ее лицо по-прежнему было полно непонимания, точно я ей так ничего и не ответила. Я снова уставилась на ладони:

– Она хотела быть моей матерью.

Рената прищелкнула языком. Опустив голову, она принялась ковырять коротко остриженным ногтем металлическую полоску, замурованную в асфальте, но та не поддавалась.

– Ясно, – сказала она. – И что ты натворила?

Этот вопрос мне часто задавала Мередит, но в устах Ренаты он звучал именно вопросом, а не обвинением.

– Устроила пожар.

Я впервые произнесла эти слова вслух, и они вызвали перед глазами такое живое воспоминание, что к горлу подкатил комок. Я зажмурилась.

– Маленькая поджигательница, – проговорила Рената. – И почему меня это совсем не удивляет?

Я повернулась и взглянула на нее. Она не улыбалась, но лицо было добрым.

– Почему? – спросила я.

Рената покачала головой и вздохнула. Убрала прядь волос, лезшую мне в глаза, и ее пальцы коснулись лба. Их кончики были мягкими – глядя на ее напряженные плечи и сильные тонкие руки, это трудно было представить. Мне захотелось положить ей голову на плечо.

– Помнишь то утро, когда мы познакомились? – спросила она. – Ты тогда стояла на моем крыльце, искала работу, а через несколько часов вернулась и показала, что умеешь? Тот букет ты вручила мне словно в знак извинения, хоть и не сделала ничего плохого, и это был самый совершенный свадебный букет, какой я когда-либо видела. В тот момент я поняла, что ты чувствуешь себя недостойной, ты веришь, будто в тебе есть изъян, который невозможно исправить.

То утро я помнила хорошо. Помню, как волновалась, что она поймет, что я бездомная, и догадается о моем прошлом.