Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая Страница 65

– Усыновляешь детей?!

– Ну да. А что такого? – удивилась Нина.

– Ничего, – Рита задумалась. – Просто все это мне очень и очень хорошо знакомо.

– Откуда? – Нина не верила собственным ушам. – Ты что, где-то с этим уже сталкивалась?

– Представь себе, – Рита покачала головой. – Если бы не эта чертова работа, я бы, может, не разлюбила эту страну так безнадежно и никуда бы отсюда не уехала.

И Рита рассказала Нине, что после университета целый год втайне от всех тоже работала с испанцами, которые приезжали за детьми. Это была работа на износ. Риту отправляли на Урал, в огромный промышленный Екатеринбург, где приходилось сидеть месяцами: испанцев завозили толпами, и она жила в гостинице, в специально снятом для нее номере, чтобы все время находиться при них. Ее клиентам приходилось подолгу сидеть в Екатеринбурге, дожидаясь, когда же им наконец позволят забрать усыновленного сироту. Пойти навстречу и ускорить формальные процедуры никто не соглашался: испанцы жили в квартирах, которые им сдавали за большие деньги, и каждый дополнительный день приносил хозяевам доход.

– Иногда их селили за городом, – Рита вытащила из рюкзачка сигарету и закурила, на кухне у Нининой мамы курить разрешалось. – В большом деревянном доме. Кажется, это была чья-то дача. Настоящая рубленая изба, веранда, два этажа. Отопление и теплый сортир, к счастью, были. Испанцам поначалу такая жизнь нравилась. Еще бы: русская зима, красота зашибенная, природа кругом. А потом быстро разонравилась: в доме было несколько комнат, и их туда набивали, как селедок в бочку. Из дома они почти не выходили, некуда было – мороз минус тридцать, кругом ни души. Ни магазинов, ничего. Один лес, снег и дачи, заколоченные на зиму и заваленные снегом. Продукты им доставляли на машине – ясное дело, брали втридорога. Плюс ежедневно возили в дом ребенка, а это не близко: каждая поездка туда-обратно триста евро. Вот и считай, какой навар был у хозяев.

– Зачем же они соглашались жить в избе? Их ведь там не насильно держали…

– Можно сказать, что насильно. Добровольно-принудительно. Выбора не было. Хотите усыновлять – живите на тех условиях, которые мы вам укажем, а не хотите – проваливайте, другие желающие найдутся…

– Надо же, а я не знала, что ты работала в усыновлении, – Нина была поражена. – Мы с тобой в то время почти не виделись, не общались. Урывками только, когда ты в Москву приезжала… Ты мне про это не говорила. Никто из наших ничего не знал – ни преподаватели, ни девчонки.

– Хороши огурчики! – Рита взяла еще один огурец и с хрустом откусила. – Свои небось, с дачи?

– Свои. Все мама – выращивает, солит…

– Молодец у тебя мама, – Рита допила «Буратино» и поставила стакан в мойку. – Слушай, а покрепче у тебя ничего не найдется? Водочки, например. Мы же в России, да еще огурцы соленые.

– Вроде есть. – Нина достала початую бутылку водки и две рюмки. – Тебе с соком или так будешь?

– Давай так, – ответила Рита. – Только чуть-чуть.

– Ну вот, – продолжила она, опрокинув рюмку. – Понимаешь, мне тогда не хотелось, чтобы про это знали, вот я никому и не рассказывала – ни девчонкам, ни на кафедре. Не афишировала. Я как будто чувствовала, что это ненадолго. Что я в этом свинячьем бизнесе не задержусь. Главное – перебиться временно, и все. К тому же университет я не для того с красным дипломом окончила, чтобы продажей детей заниматься. Хотелось чего-то другого, интересного. Преподавать где-нибудь в приличном месте – в РГГУ, например. Но от денег разве откажешься?

– Продажей детей… Неужели ты считаешь, что усыновление – это плохо?

– Усыновление – это замечательно. Настоящее доброе дело. Помнишь пословицу? «Не построй семь церквей, а устрой семь детей»… Но доброе дело делают они – испанцы, итальянцы, американцы. А для наших обычный бизнес.

– Ну что же ты так сразу…

– Как – так? Надо называть вещи своими именами. Они нам деньги. Мы им – товар. Как иначе это назвать? Обыкновенная сделка. Только с их стороны есть еще кое-что: сострадание, желание стать родителями, помочь бедным сиротам. А с нашей? Только одно: получить деньги. Евро, понимаешь? Ну или доллары.

– А Хавьер? – Нине хотелось поскорее перевести неприятный разговор в более безопасное русло. – Где вы познакомились, если ты целый год не вылезала из своего Екатеринбурга?

– Там и познакомились. Он ребенка усыновлять приехал.

– Что, один?

– С женой. Как полагается, как все они ездят. Или почти все.

– Ничего не понимаю…

– Он с женой приехал усыновлять ребенка и в Екатеринбурге встретил меня.

– Как же ты могла?..

– Вот так и могла. Любовь у нас началась, веришь? Настоящая любовь, как говорят, с первого взгляда. Ни он не мог иначе, ни я. Какое-то время мы пытались друг от друга отказаться, но ничего не вышло.

– А ребенка они все-таки усыновили?

– Усыновили. Мальчика, маленького совсем – светленького, голубоглазого. Я, если честно, помогла: все сделала, чтобы ребенок им достался здоровый.

Рита вздохнула.

– Что же было, когда они со своим мальчиком вернулись в Испанию?

– Познакомились мы с Хавьером в мой самый первый приезд в Ебург. Представь: вместе прилетели, вместе вышли из самолета. Мороз за тридцать, там климат резко-континентальный и зимой очень холодно. В аэропорту девушки-переводчицы стояли рядком, как проститутки на панели. Я встала вместе с ними. Я была новенькой, и много клиентов мне поначалу не дали. Приставили к Хавьеру и его жене. В Ебурге я раньше никогда не была и в усыновительном бизнесе ни одного дня не работала. Это был мой дебют. Потом я часто думала, что наша встреча была как будто специально подстроена: днем раньше, днем позже – и мы бы никогда не встретились. Мне раньше казалось, что про такое только в книгах пишут: посмотрели друг на друга – и сразу же оба влюбились. Оказывается, бывает и в жизни. Я увидела Хавьера, и вокруг словно пусто сделалось – ни жены его, ни испанцев, ни девчонок-переводчиц. Только я и он. Едем в отель заселяться, достаем паспорта, заполняем какие-то бумажки, потом в департаменте ходим туда-сюда по кабинетам, в кафе обедаем – он, я и его жена – и снова: только я и он. Но кафе – это мелочь, конечно, по сравнению со всем остальным. Труднее всего было в доме ребенка: вначале им показали слабого мальчика с очень большим отставанием. Малыша, конечно, жалко было. Но я сразу же поняла: его все равно возьмут, не мы, так другие. Представь, так и говорила про себя: мы. Не они, Хавьер и его жена, а именно мы, Хавьер и я… И вот я давай названивать Кире, посреднице, умоляю, упрашиваю, какую-то дурацкую историю сочинила – вроде как это мои знакомые, я их много лет еще до Ебурга знала. Если рассудить, надежды не было никакой. Обычно испанцев, если ребенок им не нравился, разворачивали и пинком под зад отправляли обратно в Испанию. Да и случаев таких почти не было, испанцы добрые, от детей редко отказываются. И представь, Кира эта им в тот же день другого ребенка подыскала… Говорят, чудес не бывает. Еще как бывают: сначала наша с Хавьером встреча, потом этот новый ребенок, их будущий сын. Его держали для какой-то семьи, которая должна была приехать вместе с Хавьером, но почему-то не приехала, и мальчик завис. Он жил в том самом доме ребенка, что и первый неликвид… В общей сложности они пробыли в Ебурге пять дней. Я все время была как в угаре: по ночам не спала, читать тоже не могла, просто лежала с закрытыми глазами, мечтала, чтобы поскорее настало утро. Чуть рассветет – скорее в душ, потом одеваться, синяки под глазами замазывала тональным кремом – и бегом к ним. Стучусь в номер, он открывает – и такое счастье, ты не представляешь. Даже жену его я принялась любить от этого счастья. Хотя, по правде сказать, неприятная она баба… Выше его ростом, старше лет на десять. Худая, мрачная, лицо в морщинах. Хавьер говорит, что она очень хороший человек. Возможно, так оно и есть… Еще я потом узнала, что она все время пила какие-то таблетки – сперва женское здоровье пыталась наладить, потом лечилась от депрессии. У нее депрессии были из-за того, что она не могла забеременеть. Три раза искусственное оплодотворение – и каждый раз выкидыш. Ни о какой любви мы с Хавьером в те первые пять дней, конечно же, не заикались. Но я знала уже, что жить без него не смогу. И он то же самое. Месяца через два они приехали еще раз – уже на суд. И жили в Ебурге долго довольно – ждали, пока им отдадут ребенка, потом оформляли документы. Да и сам Хавьер не спешил уезжать, ясное дело.