Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси Страница 65
Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси читать онлайн бесплатно
Он злится на себя за то, что не верил ей, он боролся с подозрениями, ему хотелось на все закрыть глаза и просто ждать, когда Натали вернется – вернется такой, как всегда. Но Натали вернулась не как всегда, она вернулась иной. Он помнит, как жена стояла на берегу Сены, погруженная в себя, едва отвечая на его вопросы: «Ты идешь ужинать, Бобренок? Ты расскажешь Лоре сказку перед сном? Ты идешь спать?» И еще эта неожиданная причуда – вытатуированная ласточка на плече. Оливье собирает воедино все сходящиеся признаки.
Всего три дня каникул с подружками…
Достаточно было позвонить Флоранс и все проверить. Достаточно было застать ее врасплох, изобразить неприкрытое вожделение, чтобы она выдала правду, даже если Натали ее предупредила. Но если бы он просто спросил: «А Нати с тобой?» или «Какая там у вас погода в Барселоне?» – она бы все равно насторожилась.
Да-да, я здесь…
Да нет, я тут одна…
Флоранс не в Барселоне. Значит, Натали ему солгала.
* * *
Оливье теряет представление о времени. Из этого забытья его вырывает детский галдеж: ребятишки с криками выбегают на перемену. За оградой, возле горок, он замечает голубое пальтишко Лоры и в панике быстро отъезжает. Лора не должна его увидеть, иначе начнет допытываться, зачем он здесь стоял. А ему и без того тошно.
Значит, надо спасать то, что еще можно спасти.
И снова ему на память приходят слова Флоранс: Ну конечно знаю, дурачок. Это и слепому видно. Так что заботься о ней и не давай упорхнуть!
Сможет ли он промолчать? Сможет ли солгать? Сможет ли не сказать ей ни слова? Целовать ее в губы, которые целовал другой? Ласкать ее тело, которое ласкал другой? Смотреть, как Натали раздевается, и не думать о том, что другой видел ее обнаженной, – другой, которому она хотела нравиться, другой, которому она отдалась, другой, ради которого навсегда заклеймила татуировкой свое плечо?!
Ласточка.
Это чтобы он никогда не забывал, что держит ее в клетке.
Сможет ли он вести себя так, словно ничего не знает? Сможет ли запереть слова упрека у себя в голове и не выпустить их наружу? И самому замкнуться – на свой лад, в своей тюрьме?
2019
– Входи, Гаранс.
Я вхожу. В квартире Батисто больше не пахнет ни акрилом, ни клеем. Ничем не пахнет. И не видно банок с краской, расставленных на полу, натянутых холстов, свалки инструментов, картона, дерева, гипса. В квартире царит безупречный порядок. В гостиной теперь стоит сиреневый диван с деревянным корпусом. Диван явно односпальный – не раскладывается. Из чего я заключаю, что Батисто ночует в спальне, а случайные любовники, которым нужен приют, стали редки. Паркет натерт и блестит. На стенах репродукции Миро, Дали и фотографии самых прекрасных мимов бульвара Рамбла. Единственный стол украшают букет сухих цветов и корзинка с фруктами. В общем, квартира, содержащаяся в порядке, оформленная со вкусом, слегка старомодным, и не имеющая ничего общего с мастерской художника. Напоминает комнату в доме престарелых, проскальзывает у меня недобрая мысль.
Сколько же Батисто лет? Семьдесят? Восемьдесят? Я подхожу к окну. Вид на Старый порт по-прежнему великолепен. Солнце сверкает на медной чешуе Peix – гигантской рыбы [116], нависающей над пляжем. Я готовлю нечто вроде приветственной речи, как привыкла делать это перед робеющими пассажирами, которые просят взглядом уделить им хоть немного внимания. Итак: я здесь вместе с родными, мы приехали на два дня и улетаем через четыре часа, я впервые за все эти годы вернулась в Барселону, со вчерашнего дня мы ходим по городу как заведенные, ни минуты свободной, я в порядке, у меня уже две дочери, обе взрослые, ну а ты? Отсюда по-прежнему потрясный вид, похоже, с 1999 года здесь ничего не изменилось, они могут снова принять у себя Олимпийские игры хоть завтра, да и ты сам, Батисто, вполне в олимпийской форме.
Батисто отвечает улыбкой грустного клоуна. Не возражает. Не хочет портить радость старческим брюзжанием. Я оборачиваюсь к нему. И спрашиваю себя, что он сейчас думает о стоящей перед ним женщине со слишком черными волосами, об этой Гаранс, говорящей с такой самоуверенностью, – модный шарф, легкое кокетство, образец современной бабушки. Ищет ли он в ее чертах ту, прежнюю пылкую влюбленную, молодую женщину с голыми плечами, закутанную в легкое одеяло, прильнувшую к Илиану, мечтательно выдыхавшую сигаретный дым в сторону статуи Колумба?
– Как вы жили, Батисто, после 1999 года, после того как я уехала?
– Ну что ты хочешь от меня услышать? После этого звезды погасли, вот и все. А ветер продолжал дуть. А реки продолжали течь. А море по-прежнему поднималось в приливе. Оно стерло ваши имена на песке, а потом отхлынуло, оставив пляж чистым – для других влюбленных. Такова жизнь, Натали.
Слушая его, я машинально ищу в кармане камень времени. Идиотка!
– Хочешь чаю?
– Расскажи мне…
Он не предлагает мне ничего другого – ни алкоголя, ни сигарет, ни даже кофе. Уходит на кухню. Передвигается с трудом. И говорит медленно, в такт шагам:
– Илиан остался у меня еще на несколько дней. Ну а что было дальше, ты сама частично знаешь. Он улетел в Джакарту. Потом вернулся. Сюда. Мне кажется, ему больше некуда было идти. Он прожил здесь несколько месяцев. Пытался устроиться. Изо всех сил. Играл на улице. В барах. В портовых кабаках. Играл много, а зарабатывал гроши. Потом в один прекрасный день ему надоело жить в чужом доме, перебиваться с хлеба на воду, и он вернулся в Париж.
Батисто с бесконечной осторожностью отмеривает ложечкой заварку. Я пользуюсь этим, чтобы пройтись по квартире, заглянуть в спальню. И сразу жалею об этом. Потертые занавески, смятые простыни и несколько аккуратно разложенных подушечек на кровати. Справа от изголовья ночник, на тумбочке книга – «Тень ветра» Карлоса Руиса Сафона. Очки. Коробочка «Теместы» [117]. Не хватает только стакана для вставной челюсти. Это комната старика – комната, которая, наверно, никогда уже не будет меняться, останется такой на много лет, пока обеспокоенные соседи не обнаружат Батисто на этой кровати, давным-давно заснувшего навеки.
И тщетно я пытаюсь населить эту спальню призраками прошлого. Опрокинуть кровать. Скомкать простыни. Прорвать подушки. Распахнуть окно. Мое тело пронизывает дрожь. Разве стены, которые принимали пылких любовников, могут сохранить следы, запахи, крики?
Батисто протягивает мне чашку. Он не говорит, что это за сорт чая, хотя долго выбирал его. Я настаиваю:
– Расскажи мне еще хоть что-нибудь, Батисто! Ты его с тех пор видел? Получал от него какие-нибудь новости после Парижа?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments