Столкновение с бабочкой - Юрий Арабов Страница 64

– Пустое. Революция не достигла своей цели. А армия… ее боеспособность проверяется только на войне. Оборонительной или наступательной революционной войне. А ее нет!..

В голосе Льва Давидовича зазвучала обида: он играл в прятки, но никого не нашел. Дорогой инструмент расстроился, струны начали дребезжать и фальшивить. Войны хочет. Предложил мне недавно поход на Индию. Я отказал. Тогда он попросился в Варшаву громить Пилсудского. Тоже ведь придется отговорить. Ему скучно. Богатеть не желает, хотя шампанское пьет с тоски, как мне рассказывали… Странный тип!

– Буржуа … – Ленин по-прежнему крутил это слово, присматриваясь к нему со всех сторон, потому что оно его возбудило. – Не вы ли привели дезертиров в чувство? Лично расстреливали каждого пятого?

– Каждого десятого. И не я, а специально обученные люди.

– Все равно. И дисциплина в наших войсках превосходит царскую. Буржуазность вам не светит, не надейтесь. Переговоры в Гельсингфорсе и Бресте вы провели, как умели. Никто бы не сделал лучше. Кайзер наступать не может, вы оказались правы. Возвращение Прибалтики и Западной Украины – дело ближайшего будущего. Тогда и понадобится ваша армия.

– А сохранение Николая Романова… Это тоже не буржуазность? – наконец сказал свое главное слово Лев Давидович.

– Это, скорее, оппортунизм. Который помог нам избежать международной интервенции, – бесцветно сообщил Ленин, снимая с себя ушанку. – Никто ничего не понял. И до сих пор никто ничего не понимает…

– Вот здесь у нас с вами расхождения нет, – согласился красный нарком.

Ильич покрутил ушанку в руках и отдал ее Наде со словами:

– Развяжите уши… Мне холодно. После выстрелов я все время мерзну, – объяснил он Троцкому. – Даже летом. А давайте уедем вместе. Например, на Капри к Горькому?.. Там всегда тепло.

– А что мы там будем делать? Кормить чаек?

– Да. Кормить чаек. Горьким… – согласился задумчиво Ильич.

Он был на Горького зол. Тот некоторое время назад написал ему письмо о неспособности отсталого русского человека жить в прогрессивном социалистическом государстве. Между строк сквозило, что русский темный мужик является угрозой для всего человечества. А я будто и сам не знаю. Умник. Хотя в идее что-то есть. Россия без русского мужика… Об этом нужно подумать.

– Не забывайте, что именно вы предложили эту буржуазность. Ваша записка и легла в основу НЭПа, – напомнил Ленин то, что никогда не забывал.

Хотя в партии автором новой экономической политики считался именно Старик.

– И НЭП, как советская власть, всерьез и надолго, – почти передразнил вождя Троцкий.

– Всерьез и надолго… – как эхо, откликнулся Ильич.

– Я списал свою записку у эсеров.

– Не в этом дело. Сохранив революцию даже в нашем урезанном и непоследовательном виде, мы готовим будущее. Все, что происходит здесь, крайне важно для всех мыслящих людей планеты. Мы с вами – часть всемирной истории. Как и эта беседка с оврагом, как холодное стеклянное солнце и эта девочка-река со своими песчаными отмелями… Она никогда не согреется, потому и будет всегда прозрачной, словно колодезная вода.

– Не будет. По ней поплывет мазут, когда начнется индустриализация, – сказал нарком.

– Да. Индустриализация. Это вопрос решенный, – согласился Ленин. – Деньги от НЭПа пойдут на строительство новых фабрик. В тяжелую и легкую промышленность. Там родится другой пролетариат, образованный и ответственный. Он довершит начатое нами дело. Кстати, и вооружения здесь красной строкой. Это уже по вашей части.

Крупская тем временем развязала уши на зимней шапке и отдала Ильичу. Тот, нахлобучив ее по самые брови, стал похожим на старого мальчика. Или на лилипута, который всегда старый мальчик.

– А что с деревней? – поинтересовался Троцкий.

– Она ожила за этот год. За счет ее все завертелось. А что предлагаете вы?

– Я подсчитал… Сейчас шестьдесят процентов хлеба дают шесть процентов крестьянских хозяйств. Остальные являются, по сути, иждивенцами.

– Перекос. Согласен.

– Нам нужны коллективные хозяйства. Примерно двести тысяч колхозов, которые переварят двадцать пять миллионов частных производителей.

– Переварят… Да. И что останется после этого переваривания?

Ответ напрашивался сам собой. Что обычно остается – дурнопахнущие отходы. Но Троцкий не стал огорчать Ильича.

– Середняк добровольно не пойдет в колхоз. Ему и так хорошо теперь, – сказал Ленин.

– Не пойдет – значит заставим.

– Насильно мил не будешь. Только убеждением и словом. Не сметь трогать середняка!..

– И сколько же лет уйдет на это убеждение? – горько спросил Лев Давидович.

– Сколько нужно. Помните крота Карла Маркса, который, по его выражению, славно роет? Медленно, но верно. Это и есть история. И мы ее плодов, по всей вероятности, не увидим… – Ильич посмотрел куда-то в небо, и всем показалось, что он всхлипнул.

– Я, кажется, понимаю, что хочет сказать Лев Давидович, – подала голос Надя. – Я вам сейчас объясню…

Так бы и крикнул ей: Молчи, женщина!.. Здесь теоретики поумнее вас!.. Но не могу. Еще обидится. А я теперь всецело от нее завишу. С тех пор как начал болеть… Спасибо интеллигенции! Ее пули навсегда примирили меня с глупостью жены.

– Лев Давидович хочет сказать, что ему ужасно скучно.

– Всем скучно, всем, – подтвердил Ленин.

– Нет, не только это… – пробормотал Троцкий. – Без всемирной революции мне жизни нет…

– Это вы серьезно?

– Вполне.

– И как вы ее представляете? В качестве экспортного товара?

– Именно. Но только в тех странах, которые захотят ее импортировать.

– Какие же? Германия? Но там все захлебнулось.

– С нашей подачи, – напомнил Троцкий.

– Восстание в Венгрии – тоже мимо. Финны пьют и не годятся к насилию против самих себя. Где же? В Америке?..

– А почему бы нет? – поддержал Троцкий. – Я Америку знаю. По теории Маркса ее пролетариат должен быть особенно готов к революционным изменениям.

– Мотивации – где они? Кроме теории Маркса?

– Сухой закон, – сказал Лев. И было непонятно, шутит ли он или говорит серьезно.

Ленин горько усмехнулся.

– Все как у нас… Правильно мыслите! Кого рекомендуете военным наркомом вместо себя?

– Рекомендую Фрунзе. Энергичен и жесток. Он справится.

– Нет, – сказал Ленин.

Подумал и повторил:

– Я вас не отпускаю. Только через мой труп.

Троцкий с благодарностью посмотрел на вождя.