Ананасная вода для прекрасной дамы - Виктор Пелевин Страница 64

Личные облака девушек были бледнее и проще. Они больше всего напоминали растекающийся птичий помет с темной катышкой в центре.

Маша вдруг с изумлением поняла, что знает, о чем думают девушки.

Одна хотела выпить сладкого орехового ликера, который очень любила, но стеснялась заказать. Другая (неловкая в красном платье) прикидывала, как бы заставить рыжеусого, на коленях у которого она сидела, купить ей присмотренное в ювелирной лавке кольцо. Третья, отбрасывая со лба льняную челку, размышляла, как не показать уродливую родинку в промежности, когда наступит время «Х».

Маше стало стыдно подглядывать за чужими мыслями, которые она с каждой секундой понимала все лучше. Она перенесла внимание на розовое облачко разговора — и услыхала хриплый мужской голос:

— Еще шампанского?

Оказывается, с помощью ангельского зрения можно было даже слышать.

Вдруг разноцветные облака исчезли. Маша поняла, что видит собравшихся так же, как раньше — без всякого звука и смысла: перед ней была просто расслабленная веселая компания, пьющая у камина.

— Что случилось? — спросила она.

— Хватит, — сказал ангел. — Мы здесь все-таки по делу. Если ты будешь за ними следить, то придешь в нездоровое возбуждение и обо всем позабудешь.

— А о чем мне надо помнить?

— Скоро откроется канал воплощения. Тебе надо будет отправляться в путь.

— Удобная вещь небесное зрение, — сказала Маша.

— Так только кажется, — ответил ангел. — Без него мир намного красивее и интереснее. И выглядит куда чище.

— А как оно работает? — спросила Маша.

— Оно видит сделанные из слов мысли, — сказал ангел. — Ну все, больше не отвлекаемся.

Маша увидела, что рыжеусый уже поднялся с дивана и ведет девушку в красном платье к леснице на второй этаж, которая начиналась у огромного окна.

Когда они исчезли наверху, Маша пожалела, что больше не может пользоваться небесным зрением. Ей хотелось узнать, что случилось со свинцовым облаком, соединявшим двух мужчин — разорвалось ли оно на два отдельных жернова, или вытянулось до второго этажа. Но спрашивать было поздно. Ангел сказал:

— Приготовься!

Перед Машей появилось подобие светящегося обруча. Заглянув в него, она увидела длинный розовый коридор, в конце которого что-то загадочно и нежно мерцало.

— Тебе туда, — сказал ангел. — Как только ты окажешься внутри, я помогу родителям завершить твое создание.

— А это больно?

— Да нет. Сначала ты как бы заснешь. А вынырнешь уже в Лос-Анджелесе.

И вдруг, совершенно неожиданно для себя, Маша сказала:

— Я не хочу.

— Почему? — изумленно спросил ангел.

Маша замялась.

— Не знаю. Как-то мне тоскливо и страшно. И не хочется никуда отсюда уходить…

— Может быть, — сказал ангел недоверчиво, — у тебя успели появиться какие-то желания, которые привязывают тебя к этому месту?

Маша немедленно ухватилась за такую возможность.

— Да, — сказала она. — Я хочу узнать, что случилось с этим черным свинцовым облаком.

— С каким облаком?

— Когда я смотрела небесным зрением, у этих двух мужчин был общий свинцовый воротник. И мне ужасно интересно, что с ним стало, когда они разошлись по разным этажам.

— У нас нет времени, — сказал ангел. — Совсем.

— А иначе я никуда не пойду, — упрямо заявила Маша. — Дай посмотреть.

— Ну что ж, — сказал ангел. — Как желаешь…

Комната исчезла, потом возникла снова, и Маша поняла, что опять видит мир небесным зрением.

Все выглядело почти как раньше: девушки вязли головами в колючей манной каше, а над столом порхало хрустящее облачко разговора, крайне зыбкое от того, что в него никто не верил. Но было одно изменение, которое Маша заметила только через несколько секунд.

Свинцовый жернов на шее у лыжника не разделился надвое и не поменял форму — он остался в точности таким, как прежде. Но вместо рыжеусого в нем теперь была зажата его бледная копия, очень похожая на труп. Вокруг него колыхались мысли лыжника — большей частью непристойные ксерокопии девушек, все еще сидящих рядом. Ксерокопии были прозрачно-бледными и напоминали души утопленниц.

Маше захотелось увидеть рыжеусого. Она подумала, что небесное зрение вполне может проникать сквозь потолок и стены, и подняла взгляд.

Так и оказалось.

Девушка в красном платье (задранном теперь до самых лопаток) и рыжеусый (без штанов, но все еще в пиджаке, из-под которого выбился непристойно взлетающий при каждом ударе бедер галстук) были прямо над ней. У рыжеусого на шее висел огромный испанский воротник, в котором застряла восковая копия лыжника, маятником взлетающая и опадающая в такт процессу.

Потом рыжеусый притормозил, склонился над крестцом своей подруги и стал делать что-то непонятное.

— Все, — сказал ангел, — проглядела ты свое счастье…

Маша опустила взгляд и поняла, почему ангел загрустил: на месте мерцающего розового коридора появился круг темно-коричневого цвета, при одном взгляде на который делалось ясно, что он не ведет никуда вообще.

А затем, не успев даже сообразить, зачем она это делает, Маша поглядела в донышко шампанской бутылки — словно чтобы увидеть свое отражение.

Себя она не увидела.

Зато она увидела прячущегося в нише ангела.

Тот резво дернулся в сторону, пытясь выскочить из луча ее внимания, но было уже поздно — Машин взгляд припечатал его к месту.

— Это ты???

Ангел все еще рвался прочь, но Маша поняла, что теперь ему не уйти — отразившись, он потерял свою магическую силу, как перед этим надпись на спичечном коробке. Подхватив ангела лучом своего внимания, как магнитом, она прочно удерживала его перед собой.

— Это ты? — повторила она.

— Да, — ответил ангел.

— А почему я раньше тебя не видела? Вот таким?

— Потому, — сказал ангел, — что увидеть меня таким можно только с помощью моего собственного зрения.

Хоть ангел уже никуда не мог выскользнуть из ее взгляда, неожиданную зыбкость вдруг проявил окружающий мир. Чем дольше Маша смотрела на ангела, тем бледнее делалась гостиничная комната, и вскоре перед ней осталась только парящая в синей тьме крылатая фигура.

Юное лицо ангела вполне могло быть и мужским, и женским. Золотые волосы на его голове были собраны в подобие полумесяца, на одном конце которого что-то переливалось и блестело — это, наверно, можно было бы назвать рогами, если бы по отношению к ангелу было уместно такое слово. Неземной оттенок кожи свидетельствовал, что ангел привык смотреть на солнце из совсем иных пространств, чем люди. Четыре его руки, пальцы которых время от времени замирали в непостижимых мудрах, перемещались так легко, что казались крыльями.