Сказитель из Марракеша - Джойдип Рой-Бхаттачарайа Страница 64

— Хасан, — произнес Мустафа тихо и отчетливо, — что значит быть океаном? Прощальные слова Лючии не идут у меня из головы.

Я довольно долго думал, прежде чем высказать предположение.

— Наверно, это значит быть одновременно в чем-то одном и во всем сразу. Я слышал рассуждение мистика на эту тему — будто бы некая энергия проницает все сущее.

— То есть, отождествив себя с океаном, Лючия хотела сказать, что она движется с этой энергией?

— Да, но не только; она имела в виду, что сама является энергией, что ей присущи те же безмятежность и покой, но еще и глубина, где таится опасность. В этом смысле океан, пожалуй, синонимичен категории, которую мы привыкли называть истиной.

— А может человек стать океаном?

— Человек может попытаться стать океаном.

Мустафа поразмыслил над моим ответом и произнес:

— Хорошо бы в ту ночь у меня было немного такой энергии, ведь к тому времени как на горизонте затеплился рассвет, я чувствовал себя совершенно раздавленным.

Кончиками пальцев Мустафа потер брови и усмехнулся.

— Не бойся: специально для тебя я восстановлю в памяти то злосчастное утро, хотя новый день родился не за тем, чтоб принести мне свет, но за тем, чтоб накрыть ледяною тьмой.

— Океан безмолвствовал?

— Да.

— Жаль, — сказал я, склонив голову.

— Чего жалеть? Так всегда бывает. Плаваем мы или тонем, океану безразлично. Что же касается душевных страданий, от них нет лекарства. По крайней мере я это понял, когда покинул пустую комнату и побрел из переулка в переулок, по всей медине, в надежде, что за очередным поворотом найду Лючию. Напрасно. Чуда не произошло, Лючия не появилась. На рассвете я признал поражение и, словно побитый пес, поплелся на площадь. Сам факт, что я жив, причинял страдание. Я был совсем один. Как больно, Хасан, жить с разбитым сердцем. Не помню, что дальше случилось; честное слово, не помню.

Мустафа сморщился, и в его лице, подобно отголоску из прошлого, мелькнуло полное изнеможение — спутник самых тяжелых минут его жизни. Вдруг и мне стало тошно, словно это я перенес столь мучительную ночь.

— Помнишь, Хасан, как нас бичевала песчаная буря? Так вот, по сравнению с моими чувствами эти хлесткие удары — пустяк. Я вернулся в Эс-Сувейру, попытался вести прежнюю жизнь, но все казалось бессмысленным. Я не мог спать, не хотел работать, и друзья мне опротивели. Начал было книги читать — о мудрости, о любви, о вездесущности Бога, — но скоро и это занятие оставил. В отличие от тебя я к чтению так и не пристрастился. Даже прогулки по берегу океана, которые всегда успокаивали меня, утратили целительную силу. Я словно проходил курс одиночества; если брать твое определение успеха, я либо потерпел полный провал, либо превзошел самые смелые ожидания. И все это время я вел бесконечные мысленные беседы с Лючией. Я представлял, что мы — вместе, и тем держался. Я прокручивал в голове каждую секунду, проведенную с ней, каждое слово, каждый оттенок жеста и голоса. Беседы эти заполняли мои дни, давали пищу снам. Я постоянно видел Лючию рядом, улыбающейся. Поистине велика сила воображения.

— Ты, Мустафа, слишком отпустил поводья, — заметил я.

Он сделал небрежный жест, как бы подчеркивая: это не моя забота. Однако замолчал, ибо задумался, и я воспользовался случаем задать вопрос. Я постарался подобрать тактичную формулировку, но прозвучало все равно слишком уж в лоб.

— Разве может любовь быть так далека от реальности?

Мустафа посмотрел искоса, и я понял, что он обиделся. Бедный мой брат — пленник столь великой и столь безнадежной любви! Он самоотвержен и слеп, как всякий, кто одержим любовью, кто бросается на ее алтарь. Я жалел брата и в то же время чувствовал, как отдаляюсь от него все больше и больше. Страсть, переживаемая им, слишком волновала, слишком тревожила — я к такому не привык. Наверно, я в подобных вещах несколько консервативен. При других обстоятельствах эта страсть могла бы приковать внимание, а то и развлечь, — но ведь именно из-за нее Мустафа попал в тюрьму.

Наконец, догадавшись, что я жду ответа, Мустафа передернул плечами.

— Я бы ответил, если б знал, что ты имеешь в виду. Пока скажу только, что любовь менее прочих понятий поддается логическому объяснению.

Избегая смотреть на него, пожалуй, излишне резко я произнес:

— Мустафа, даже у меня хватит соображения не спорить с тобой о логике. Просто я считаю, любовь должна опираться на нечто реальное. Это ведь не абстрактная, не вычитанная идея. Неудивительно, что книги, за которые ты брался, ничего не прояснили. Любовь — это прикосновение, звук, вкус, запах, отрада для глаз; иными словами — все, что делает мир тем, что он есть. Конечно, за основу может быть взят некий идеал, но на одних идеалах любовь долго не протянет. Для подпитки ей нужно что-то материальное, осязаемое. Возьми хоть свою аналогию с океаном. Океан может вдохновлять, океаном можно восхищаться, но нельзя купаться в фотографическом изображении океана, как бы удачно оно ни было. Для купания нужен настоящий океан.